|
|
| ||
|
||||
|
КонтекстыЧеширский кот в русском мешкеЕще во время президентских выборов 1996 года из кремлевских тайников вырвался на поверхность неприятный шумок - требование перенести выборы на более поздний срок. Не получилось. Тогда попытались сорвать второй тур выборов. Снова не получилось - второй тур состоялся. Но и шумок не исчез. Совсем напротив - с каждым годом он рос и усиливался. И вот теперь это уже не шумок и не шорох. Постоянно и со всех сторон - справа и слева, сверху и, конечно же, снизу по инициативе масс - всех нас окружает мощный, ровно нарастающий гул. Он требует и повелевает -
Несмотря на прессинг этого гула, возникает здоровое желание выйти из его поля и как следует подумать. Думать вообще полезно, а когда так энергично "давят" с расчетом "задавить психику", то думать полезно вдвойне. Тем более, что любое давление, оно неспроста, оно всегда с дальним прицелом по чьим-то целям и для чьих-то целей. А власть и государство - дела серьезные и "не терпят суеты", да и давления тоже. Особенно, когда давят со всех сторон, так сказать всем миром, всем коллективом. Там, в коллективе, где большинство, там все поют обычно только одну мелодию a'capella. Там нет solo, и правды там нет. Там вообще мало чему места остается, кроме расхожего мифа. Очередного расхожего мифа... Итак, власть... Уже много об этом и думали, и говорили, и писали. А нам-то что! У нас воз и поныне там, на наших вольных российских просторах. Ведь власть власти - рознь. Но если попытаться еще раз, почетче, но кратко и обобщая, то власть есть реализация одного единственного принципа: соблюдение определенного соотношения между правами и обязанностями, распределяющимися между правящей элитой и населением в процессе исторического бытия народа. Принцип распределения прав и обязанностей формирует тип исторического государства - имеет оно в основе своей правовой или антиправовой тип власти. Если права и обязанности распределены более или менее пропорционально, то есть - если власть наряду не только с законодательно зафиксированными, но и реально исполняемыми и реально контролируемыми правами (полномочиями) имеет еще и законодательно зафиксированные и реально выполняемые обязанности перед населением, - а население, в свою очередь, наряду с законодательно зафиксированными, честно выполняемыми и строго контролируемыми обязанностями перед государством имеет еще не только законодательно зафиксированные, но и строго и реально охраняемые права, то усиление подобной власти можно только приветствовать. Более того, подобную власть нельзя не поддержать. Она обязана быть сильной и обречена на народную поддержку и всеобщее уважение - это открытая власть открытого демократического государства. У нас принцип реализации власти - "Федот, да не тот". У нас совершенно нарушено равновесие между правами и обязанностями, как на сломанных качелях. На одной стороне, взметнувшейся к небесам, - все права и полная бесконтрольность. На другой стороне, глубоко вдавленной в родную почву, - все обязанности и абсолютное бесправие. Поэтому любой мало-мальски ориентирующийся в русской истории человек легко догадается (даже не поймет, а именно догадается на подсознательном уровне - у него эта догадка уже в гены внедрена опытом не одного поколения), что именно произойдет, если наша власть начнет восстанавливаться, усиливаться, возрождаться и т.д. В конституции нашей, вроде бы, и красиво все разрисовано - и права там есть, и обязанности не забыты. Только вот как-то качели наши все больше и больше в родную "почву и кровь" одним концом уходят. Совсем уже мы и не по колено, и не по пояс, а уже по самую грудь в землю вогнаны, как тот Иванушка, что дрался со Змеем Горынычем у Калинкина моста. И это вместо того, чтобы на качелях качаться... В других иноземных краях властям всегда противостояли сословия. Они столетиями отвоевывали у власти свои права и тем самым постепенно трансформировались в мощные ветви власти, контролирующие друг друга и обеспечивающие исправность качелей. И у нас теперь стала популярна идея возрождения сословий. Но у нас, в стране с подобным статичным, вековым, перекосом власти, сословность будет работать в противоположную сторону - в сторону самого удобного способа охранения прерогатив властной элиты. Все дело в том, что в Европе термин "сословие" несет совсем другую смысловую нагрузку. Там это слово понимается и понималось всегда иначе. Не так, как у нас... В Европе "сословие" всегда было динамично развивающейся частью общества и основой его. Сословие объединяло индивидуумов, имеющих экономические, общественные и, наконец, политические интересы и цели. Добиваться этих целей сословия были вправе, так как имели сословные институты с четко очерченными правами и не уклонялись от своих гражданских обязанностей. В процессе достижения своих сословных целей, они влияли и на общество, и на власть, и на состояние государство вообще, так как постепенно, отживая именно как сословия, трансформировались в законодательную и судебную ветви власти. Этот сложный многовековой процесс протекал то мирно и эволюционно, то - в случае неадекватности власти и нежелания ее считаться с интересами сословий - революционно и с кровью. Но в этом историческом процессе важно одно: и в случае эволюции, и в случае революции итог был одинаков - сословия расширяли свои права, власть расширяла круг своих обязанностей. У нас всегда одна и та же статика. Она доходит до гниения и разложения, а затем и до взрыва "бессмысленного и беспощадного", который ничего не меняет, ибо менять нечего... Невозможно изменить то, чего не существует. Именно сословий у нас не было, поэтому и статика, поэтому никто ничего и не менял, поэтому и революция наша - не приобщение народа к правам, а низведение всех и вся на один уровень бесправия. Еще К. Кавелин писал, что, имея бояр, а затем и дворян, а также купцов, ремесленников и т.д. мы не имели ни боярства, ни дворянства, ни купечества или мещанства, а также ни духовенства или крестьянства именно как сословий, то есть как основ и частей общественной организма со своей политической и общественной жизнью, а имели мы вместо этого группы людей, несущих перед государством общую повинность, общее тягло, общую службу. Эти группы людей, сословные группы, отличались одна от другой только "родом занятий". Действительно, каждый "род занятий" как бы соответствовал должности на службе государю - более высокая должность (дворянин) или несколько пониже (купец), или уж совсем низкая должность (крестьянин). Состояние этих сословных групп имело тенденцию к замкнутости и кастовости. Поэтому петровский "Табель о рангах" имел даже некоторую демократическую направленность в реставрации сословных групп - он дублировал чинами старые звания, обеспечивал сквозное продвижение через все сословные группы вверх по иерархической лестнице и разрешал регулярное вливание свежей крови и энергии из народа в затхлые сословные группы. Сословность существовала у нас номинально, как память о далеких, до-ордынских порядках. Сословия вроде как бы и были, а вроде бы их и не было. Это состояние можно сравнить с феноменом знаменитого Чеширского кота, который существовал вопреки всем правилам физики, но не вопреки правилам абсурда. Но то, что для англичан - абсурд, для нас - норма бытия. Своеобразию наших с позволения сказать "сословий" уделял достаточно внимания и В. О. Ключевский : "В других странах мы знаем государственные порядки, основанные на сочетании сословных прав с сословными обязанностями или на сосредоточении прав в одних сословиях и обязанностей в других. Политический порядок в Московском государстве основан был на разверстке между всеми классами только обязанностей, не соединяемых с правами. Правда, обязанности соединены были с неодинаковыми выгодами, но эти выгоды не были сословными правами, а только экономическими пособиями для несения обязанностей. Это различие отношений выражалось в том, что в других странах сословные обязанности слагались с лица, отказавшегося от сословных прав. У нас, напротив, не позволено было слагать с себя обязанности даже при условии отказа от выгод, и часто обязанность оставалась на лице, не пользовавшемся соответствующими выгодами"(1). Истоки подобного состояния государства, в котором такие необычные сословия, В. О. Ключевский относит к моменту возвышения Москвы. Поглотив удельные княжества и покорив огнем и мечом Новгородские республиканские ворота России на Запад, Москва, как единовластная монополистка, устроила жизнь на подвластных ей землях, по образцу вотчинного ведения хозяйства. Устроила надолго, несмотря на все реформы Петра и Екатерины. Один из основных пунктов претензий декабристов к нашей власти было неприятие отношения Романовых к стране как именно к вотчине. Тем не менее вотчина живуча, и для КПСС мы были вотчиной ... Именно в момент образования всероссийской вотчины и исчезла, "выпала" из практики русской жизни, из привычной повседневности договорная основа отношений между свободными лицами и князем. Договорная основа переродилась и стала обязанностью. "Личное подданство холопа удельного князя превратилось в государственное. В этом состояла одна из самых характерных особенностей московского государственного права: у московского государя не было частных, лично крепостных холопов, какие были у удельного князя, как и у князей ХII века. В ХV и ХVI вв. такие холопы слились со свободными подданными московского государя. Но здесь следует объяснить одно явление, которое может помешать установлению правильного взгляда на строение общества в Московском государстве и которое часто этому мешает. Лично крепостные холопы, сливаясь со свободными подданными в подчинении государю, сообщили последним свое юридическое звание: свободные лица, преимущественно служилые люди, в удельное время отличавшиеся от холопов званьем вольных слуг, обращаясь к московскому государю в ХVI И ХVII вв. называли себя "его государевыми холопами"(2). Естественно, подобный разворот ситуации способствовал развитию состояния политического подданства в ущерб идее личного политического гражданства, а следовательно, и в ущерб развитию сословности и сословных прав. Конкретно холопское подданство выражалось в том, что когда князь владел только своим уделом, он имел обязательства перед свободным населением княжества. Он обязан был с ними договариваться и по договору оплачивать их услуги. Поэтому тогда "государь кормил их за то, что они служили; теперь он их кормил для того, чтобы они были в состоянии служить"(3). И вот вам результат - сословия вырождаются в служилые классы и многочисленные подклассы, группы и т.д. , они становятся оплачиваемым "родом занятий" - "Виды условий и выгод, которыми обменивались государь и свободные обыватели государства, не изменились, но изменился характер обмена, связь между условиями и выгодами. Прежде эта связь была юридическая и устанавливалась обоюдным добровольным соглашением, то есть актом гражданского права. Теперь она стала политической, принудительной, устанавливалась односторонним требованием власти. Поэтому и договорные выгоды свободных лиц, бывшие прежде юридическим последствием их договорных услуг князю, теперь стали экономическими средствами для исправного несения государственной повинности "(4). Итак, в Московской Руси и до Смутного времени, и после оного, государство имело в основе своего устройства власть вотчинного типа. Это означает, что все государство являлось достоянием одного семейства и, прежде всего, главного лица в этом семействе - князя. В государстве вотчинного типа все население является слугами семейства, В нем не существует граждан, наделенных правами и обязанностями. В вотчине могут быть только неверно- или верноподданные холопы государевы без каких бы то ни было прав, но с массой обязанностей. История правления Ивана Грозного иллюстрирует нам это в полном объеме. По поводу разбираемого тезиса об отсутствии в России сословий в европейском понимании этого термина, выдвинутого не мною, я предвижу очень много возражений. Для этого не надо иметь особо проницательного ума. Следует лишь внимательно присмотреться к популярным веяниям в воздухе нашей державы. Поскольку сейчас модно выводить свои "корни" из дворянства (на худой случай подойдет, конечно, и купечество), постольку и возражения могут быть чем-то вроде воздыханий на тему: дворяне, ах... это честь и достоинство, ох... - это блеск ума, совести , это дворянская культура в конце концов! Что вы такое городите нам про холопов! Во-первых, "городит" В. О. Ключевский. Во-вторых, подобная массовая симпатия к дворянству, слепо царящая в умах и душах россиян, является, вероятнее всего, ответной реакцией на советскую пропаганду. Мы все помним , что эта пропаганда утверждала : до Великой Октябрьской революции в России были сословия, и были они - злом. Их, правда, несколько поколебали реформы Александра П, но они выжили, остались и продолжали являться сословиями. А всякое сословие - это эксплуататорство. Революция уничтожила их как класс, и все стали равны перед законом... и т. д. Конечно, это миф, и миф весьма вульгарного понимания истории вообще и недопонимания истории России в частности. Тем не менее подобная реакция на миф - с точностью до наоборот - признак не только наивной доверчивости, но и нежелания думать адекватно ситуации, а мечтать "хотелками". Не желая думать, мы принимаем на горячую веру любую вульгарную теорию, лишь бы в ней все концы легко сходились и голову над ней ломать не надо было, а когда эта теория развенчивается самой жизнью, то мы, назло тому, кому верили, хватаемся за изнанку той же самой теории, творя миф наоборот, изнаночный миф, миф навыворот... Вот вы внушали нам, что дворяне - это плохо, что это - сословие, что сословие это - эксплуататорское, следовательно, раз вы сами оказались нехорошими, то и лгали нам во всем, а на самом деле все наоборот, раз вы нам так нехорошо лгали... Оказалось, что и дворяне, и сословия, и эксплуатация - эти все категории должны быть прекрасными, раз они вами так оболганы.... И совершенно выпадает из этого "логического ряда", что сословия в России вообще миф, а эксплуатация - всего лишь следствие этого мифа, так как эксплуатация - это внеправовые отношения, вытекающие в нашем русском случае из всеобщего холопства. Увы! Наше дворянство - это не блеск ума, чести и достоинства. Увы и ах! Но наше дворянство - это даже не дворянская культура. Культура не может быть результатом деятельности какого-то одного сословия, культуру творят люди, стоящие над сословным состоянием и сознанием , они - вне сословий. А наша культура, известная под фишкой "дворянская", возникла вопреки дворянству и против него. Творили ее те, кто не умирал от сословной гордости. Наше дворянство - это несчастье России. Оно возросло на подлости и крови опричнины, погуляло вволю, набираясь сил, в Смутное время то с одним Лжедмитрием, то с другим, то с Шуйским, то со своим "корешом" Болотниковым и продало, наконец, страну фамилии Романовых из прусских Horst-ов за чечевичную похлебку - за сытное кормление на стабильной службе избранному государю, не требуя от него никаких прав за эту службу. Вдумайтесь в этот факт: был созван Земский Собор после стольких лет смуты и разорения, съехались со всей страны представители всех так называемых "сословий" и избрали новую династию и нового царя ... Всенародно избранный царь! Почти по американской системе, когда выборщики, избранные народом на местах, выбирают президента... Ведь Иоанн Безземельный не был всенародно избран английским народом, он по праву, по закону, как член царствующего дома имел права на английский престол. Но ведь вручили же ему британские лорды свою хартию, урезали его права! Что же наше хваленое дворянство? Подало ли оно какую-нибудь петицию простоватому Мише Романову? Поддержало ли русское дворянство местное самоуправление, выдвинувшее своих посланцев на Земский Собор? - даже из корыстных целей не попытались дворяне, да и купечество наше, прибрать местную власть к рукам. Боролись ли наши дворяне за трансформацию Земского Собора, этого праобраза парламента, в твердую, постоянно действующую одну из ветвей русской власти? - и не подумали, боюсь, им и в голову этого не пришло. Более того, когда в чересполосице русских государей попадался умный и дальновидный политик, когда он пытался отдать часть своих прав номинально существующим сословиям (как пытался сделать это отец Петра Великого, царь Алексей Михайлович), то и дворянство, и купечество наше предпочитали "по древлему благочинию и благолепию" остаться не то что без сословных прав, но даже и без права на манеру одеваться. Было, конечно же, некоторое количество маргиналов и стиляг, но основная масса предпочитала оставаться в родной "нашей подлой обыкновенности", судя по Указу 1675 года. В нем указывалось, что многие из бояр и дворян пристрастились к иноземным платьям и прическам, и по сему стольникам, стряпчим и дворянам московским и жильцам повелено было: "чтоб они иноземских, немецких и иных избычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, також и платья, кафтанов и шапок с иноземским образом не носили и людям своим носить не велели; а буде кто впредь учнет волосы постригать и платья носить иноземного образца, или такоеж платье объявится на людях их, и тем от великого государя быть в опале и из высших чинов написаны будут в нижние чины"(5). Не правда ли, что-то напоминает, что-то родное и близкое, отчего так легко зарыдать ... некий перпетуум мобиле... Одним словом, наше дворянство предпочитало остаться при своем унизительном и единственном праве - являясь холопами царя, иметь таких же холопов в своих жалованных за службу вотчинных поместьях, которыми власть, ценя покорность и верность престолу, награждала своих чиновных холопов раздачей государственной земли с прикреплением к ней 2/3 сельского населения для прокормления дворянского. При этом все знали - и сами дворяне, и сама власть - все знали, но помалкивали, что дареная эта земля остается государственной, не частной, что она может быть отобрана в казну в любой момент и без суда. Оденется холоп царский дворянского рода занятий в иноземское платье и разжалуют, отберут поместьице, оставят без кормления, а обязанности блюсти все равно потребуют... И ничего... терпели... и даже очень довольны были... Даже когда Екатерина Вторая попробовала в очередной раз после Петра Великого и его отца приобщить хотя бы дворянство и купечество наше "к гражданству и экономии", мало что у нее получилось. Собрав свою знаменитую Комиссию по сочинению проекта нового Уложения, она более решительно, чем царь Алексей Михайлович, действовала на поприще перераспределения прав и обязанностей. Комиссия была создана не в далекое Смутное время, а в эпоху уже послепетровских революционных реформ, в эпоху Просвещения, в эпоху правления просвещеннейшей монархини, деятельной продолжательницей петровских дел. Попытались ли в это время дворяне что-либо изменить? Да и делать-то ничего особенного не надо было - им преподносились права "на блюдечке с голубой каемочкой". Сама императрица созывала в Комиссию представителей всего народа от дворян до крестьян (кроме крепостных крестьян). Созывала не для того, чтобы они всего лишь изображали своим существованием, как ширма боярской думы или недавние многочисленные съезды КПСС, участие в управлении государством. Она действительно хотела, чтобы эти "представители" помогли выработать новые основы русского государства, основы общественного и гражданского сотрудничества между всеми слоями общества. Что же вышло? Среди непримиримой, мелочной розни между интересами представителей сословных групп страны, когда каждая группа требовала только себе исключительных монополий в виде исключительных привилегий, обнаружилось только одно общее для всех требование. Оно цементировало всех в единое общество, готовое к сотрудничеству. Абсолютно все - и купцы, и лица духовного звания, и ремесленники, и крестьяне различных категорий, и представители городского мещанства, и представители военных, одним словом - "разные классы общества дружно сошлись с дворянством - в желании иметь крепостных". (6) Что же можно было ожидать от подобной Комиссии, кроме вышеописанных пассажей? Только упрямством, только волей Екатерины Великой можно объяснить то, что она, придя в ужас от нравов "депутатов" Комиссии, навязала все же стране и дворянству несколько решений. Одно из таких решений - "Учреждение для управления губерний". Этот документ давал возможность внедрения практики выборных дворянских чинов для развития местного самоуправления в губерниях. Дворянам даровалось сверху право выбирать уездных и губернских предводителей дворянства, мировых судей, исправников. Дворянству сверху предоставлялась возможность восполнить "проспанный" во время выборов династии Романовых исторический шанс создать эффективное местное самоуправление и суды. Однако эти институты, дарованные матушкой-царицей развивались так тяжело вплоть до воцарения Александра П, очередного реформатора "сверху", что готовы были совсем зачахнуть: "сердца подданных, отвечая чувствами своими человеколюбию законодательницы, отнеслись к ее призыву небрежно, а по местам и неопрятно: уездные дворяне иногда совсем не являлись на съезды для выборов, так что предводитель оставался один, напрасно посылая нарочных за подгородными помещиками... люди благонамеренные и образованные или устранялись от собраний, или были заглушаемы "благородной чернью" грубого и малограмотного деревенского дворянства, наполнявшего собрания, и эти собрания оставили в наблюдателях то общее впечатление, что там, кроме нелепостей, ссор и споров о пустяках, никогда ни одно дельное дело не было предлагаемо".(7) Другой екатерининский документ был принят более благосклонно нашим дворянством. Вероятно, по той причине, что вопреки здравому смыслу, он не был предназначен для перераспределения обязанностей в обмен на дарование прав на местное самоуправление. Этот документ просто уничтожал все дворянские обязанности перед государством. Это были знаменитые "вольности дворянские", столь любимая и воспетая ими "грамота" золотого дворянского века. Хотя "польза" этого документа была сомнительной. Скорее, это была мина замедленного и многоразового действия. Именно этот документ "спровоцировал" и восстание Пугачева, и косвенно, конечно же, восстание декабристов, а еще позже явился и первым шагом к реформам Александра Второго. По этому документу дворяне получали полную волю от государственного тягла, от государственных повинностей и обязанностей. С другой стороны, все прочие сословия оставались в прежнем положении и - роптали. Больше других роптало крестьянство, непосредственней и более других сословий связанное с дворянством в один крепостной узел. Этот узел не разрубался с получением даровой вольности для дворян, хотя из-под политического обоснования крепостного права этот екатерининский документ выбивал всякую твердую почву. Даже среди самых косных дворян медленно начало появляться опасение "как бы вместе со службой не сняли с них и власти над крепостными". (8) Что же думали более просвещенные и менее жестокосердные, такие, например, как Радищев, или Новиков, или молодые их последователи, вышедшие на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года... Они логично требовали "вольности" для всех, или прав и обязанностей пропорционально. С другой стороны, среди крепостных родилось справедливое ожидание "и с них снять крепостную неволю, как сняли с дворян неволю служебную". (9) Ничего не скажешь, справедливое ожидание. Ведь все были государевыми холопами, только крепостные немного "похолопей" были, на более низкой должности. Раз дворяне более не служат, их и на кормление ставить не надо, следовательно, подайте и нам волю! Крепостные согласны были быть в крепости, пока дворяне были в крепости у царя. Иначе - Пугачев сам провозгласил недостающее звено справедливости - да и народ не простил барам ничего, особенно этой "вольности дворянский" за чужой счет. Революции 905 и 917 годов были такими кровавыми еще и памятью о неотмене вовремя крепостничества, а затем отмены медленной и мучительной при Александре Освободителе... Получив полную волю от прежнего тягла , дворяне оказались в уникальном положении - не сословием в западном понимании этого слова и не служилым классом, каким являлись ранее и каким остались все прочие сословные группы в России. Они не трансформировались в какой-либо элемент власти, хотя и формально уподобились ей, избавившись в одночасье от всяких обязанностей и получив кое-какие права стараниями матушки Екатерины. Одним словом, дворянство наше не состоялось как "функция народной жизни". Некоторое время оно еще существовало в виде сословной группы, цепляющейся за выморочное "право" иметь крепостных, постепенно расслаиваясь, разоряясь и пополняя ряды купечества, чиновничества, интеллигенции и городских люмпенов, особенно в эпоху реформ Александра II, которые довели до логического завершения законотворческую деятельность Екатерины П. Последней подлостью нашего дворянского были перманентные попытки восстановления помещичьего землевладения на отвоеванных у Красной Армии территориях во время Гражданской войны. Нелепо было бы с таким амбициозным и неадекватным мировосприятием уровня где-то ХVI века выиграть войну у рабочей и крестьянской армии, ведь тогда еще крестьянство, как класс, не уничтожал никто, крестьянство еще только использовали в политических играх. Если же послушать всех тех, кто в наше время претендует на дворянское происхождение, то создается впечатление, что до сталинской индустриализации Россия на 80% состояла не из крестьян, а из дворян. Но зная , что страна все-таки была аграрной, хотя и впала в "пролетарскую" революцию и в "пролетарскую" же диктатуру, можно себе представить качество новозарождающего дворянства из вохровских опричников и совслужащих, а также и из их отпрысков, не помнящих родства и не умеющих уважать своих дедов и отцов, построивших сверхдержаву на собственных костях, и о которой так ностальгически воздыхают романтики нашего дворянства. Почему, зачем возникло это наше всеобщее холопство, эта несвобода, это негражданское состояние, в котором мы пребываем по сей момент? Которое действительно ставит Россию в особое положение среди других народов. У нас все не так, как у других. Государство у нас либо державное, либо разваливающееся. Власть у нас либо диктаторски ретроградная, либо диктаторски революционная, а в промежутках - либерально-анархическая. Мало того, что это не так, как у других европейских народов, это и еще "не так, как надо", чтобы страна и народ развивались нормально и существовали благополучно. Истоки всеобщего холопства, как мы помним, В. О. Ключевский относит к моменту возвышения Москвы и исчезновения удельных княжеств с их свободным населением и сложившимися гражданскими и юридическими нормами. Теперь нас интересуют причины этого явления. Великий наш историк объясняет их следующим образом: "Такой своеобразный склад государственного порядка объясняется господствующим интересом, его создавшим. Этим интересом было ограждение внешней безопасности народа, во имя которой политически раздробленные прежде части его соединились под одной властью... политическое объединение Великороссии вызвано было необходимостью борьбы за национальное существование. Эта необходимость мешала установиться самому понятию о сословном праве ... Предметом законодательной разработки и стала разверстка тяжестей национальной борьбы, которые налагала эта борьба, а не сословных прав, которые не вели к этой цели"(10). Эти причины - централизация власти ради единства страны и оборона страны от внешней угрозы - явились препятствием для возникновения у нас сословий, которые, естественно эволюционируя или революционно сотрясая государство, достигли бы в конце концов правового равновесия с властью с необходимым для этого равновесия гражданским обществом. Эти две причины - централизация и оборона - известны нам всем со школьных лет. Из этого следует только то, что советская идеология и вотчинно-династийная идеология Романовых совпали в том пункте, что России не нужны граждане и их права. Именно они не нужны - как помеха, может быть, и главная помеха целостности и обороны России . Действительно, до определенного исторического момента раздробленность русских княжеств была помехой не только экономическому развитию страны и ее обороноспособности, но и вообще угрозой национальному выживанию, не говоря уже о исторической миссии России служить Европе щитом от кочевников. Раздробленные подобно Германии, мы не могли бы противостоять Востоку и Югу, хотя мы, как и Германия, тяготели к состоянию раздробленности. Пришлось объединяться насильственным путем. Бог связал нас татарской уздой. Но, с другой стороны, не одни мы были такими несчастными, не одни мы оказались в невыгодных географических условиях на восточных рубежах Европы. Испания, к примеру, была южным щитом Европы, как мы восточным. И она была раздробленной. И она была завоевана. И она была стянута насильственно арабской уздой. Но она порвала эту узду и не приняла иноземных, арабских правил государственного строительства. У них была реконкиста, ставшая той силой, что сломала меньшую арабскую силу. А у нас только отдельные политики, радевшие за подобную реконкисту - Даниил Галичский, например. У них оставались органы самоуправления, кортесы, а у нас ... Что было - то было. История не знает сослагательного наклонения - Александр Невский определил наш путь. Путь "степной татарской воли". Но опять мешает вопрос: почему у нас не было реконкисты и почему у испанцев, имевших те же две цели, что и мы - централизация и оборона - сохранились и развивались кортесы, сословное право, а нам это мешало? Может быть, испанцы так сравнительно быстро и пережили Франко и многое другое, что у них были сословия и гражданское общество... Мы же тянем лямку самоистязания, и конца ей не видно... А внешняя агрессия давно уже завяла в исторических далях. Угроза национальному бытию России исчезла с распадом Орды. После победы Дмитрия Донского на Куликовом поле кочевники перестали быть такой неодолимой и страшной угрозой растущей и крепнувшей московской всероссийской вотчине. Иван III Грозный просто выгнал ордынских баскаков вон, по-барски, по-царски выгнал. А после Смуты, после избрания новой династии ничто и никто не могли помешать обратить взоры правителей внутрь страны на ее политическое устройство. С этого момента причина "внешней агрессии" как помеха развитию сословий и гражданского общества не актуальна. С этого момента мы воевали не больше и не меньше, чем любая страна Западной Европы не с мистически неодолимыми адскими силами Востока, а с понятными и программируемыми европейцами, по их правилам. Что же мешало нам - нашим боярам, нашим дворянам, нашему купечеству отвоевывать свои сословные права у власти? Вся Европа в тот исторический момент варилась в котле войны. Но в любой европейской стране были и сословия, и городские муниципалитеты, и цеховые традиции, и договорные обязательства между сословиями и властью...Шел процесс. Сложный жестокий процесс формирования национальных государств. Он шел именно в то время, когда Европа, после Данте и перед открытием Америки, перешла к письменности и чтению на национальных языках. Распадалась Священная Римская Империя. Франция, Германия , Испания и Великобритания претендовали на лидерство и в Европе, и в новооткрываемых землях. Претендовали жестоко, через войны, кровь, коварство и прямое насилие. Италия , Нидерланды отбивались от этих политических монстров. Возникали и исчезали графства, королевства, распадались союзы, создавались новые. Россия тоже схватилась в военной борьбе с Польско-Литовским анклавом, она постоянно отбивалась от Швеции, ей угрожали турецкие претенденты на Тавриду. Но почему-то именно в России для войны со шведами и Витовским княжеством, даже не с Чингиз ханом или с ханом Батыем, понадобилось всем стать холопами московской семьи. Именно угроза из слезного от нег Бахчисарая потребовала смертельных гражданских жертв. Так зачем же мы сами себя удушили? Ведь в подобном агражданском, бессословном состоянии мы не выиграли ни одной войны. Наоборот, нас отодвинули отовсюду - и от Новгородских владений на Балтике, и от морских путей Черноморья. Сколько потом понадобилось усилий Петру и Екатерине, сколько крови и слез народа было пролито, чтобы только вернуть эти пути и сообщения с внешним миром. Мы стали подниматься на ноги и продираться из дикого нашего бурелома на Запад только после жестокой и резкой петровской встряски. А он хотел хотя бы дворян и купцов для начала приучить к мысли о том, что такое есть "гражданство и экономия", т.е. экономика. И только одно "хотение", одна воля его и Екатерины поставило страну в ряд Европейских. И при полном нежелании ленивцев учиться ни гражданству, ни экономке страна все-таки чему-то училась. И никто не являл собою для нее непреодолимой военной угрозы. Что же касается централизации, без которой страна развалится... ... ... Когда-то мы дожили до всеевропейского исторического процесса централизации власти. Мы были в него втянуты самой историей, и это было необходимо. Нигде этот процесс не порушил сословных прав до основания. Этот процесс усилил центральную исполнительную власть во всей Европе, но нигде не подрубил сословных прав настолько, чтобы потом они не переросли в законодательные и судебные ветви власти. Думается, что Елизавета Английская так же свирепствовала бы, как и ее царственный жених Иоанн IV Грозный Васильевич Рюрик, не имей английские сословия своих реальных институтов. Если она и злобствовала меньше, то только по женской слабости. Но ее отец, король Генрих VIII уж точно не уступил бы Ивану IV Грозному, несостоявшемуся своему зятю. Но ему приходилось действовать с оглядкой на общество, на сословия, а это были реальности, слабее короля, но реальности, а не пустые названия. Франция тоже долго сопротивлялась централизации. Король Людовик ХI был из наиковарнейших и наижесточайших, но не сумел до конца сломить власти на местах. Фронда сопротивлялась и требовала неприкосновенности своих прав. Только Екатерина Медичи, а затем Генрих IV смогли где хитростью, где коварством и кровью, где дипломатичностью и обаянием подготовить почву для победы Людовика ХIV, великого короля-солнца, который имел право на это изречение: "государство - это я". Испания тоже долго противилась централизации. Но об этом мы уже говорили. Германия до сих пор еще решает проблему единства государства. Это ее больная тема. Тем не менее живет, богатеет, воюет и все граждане права имеют, и обязанности несут с достоинством. У нас же единство государства и внешняя агрессия до сих пор - основные тезисы наших обскурантов. Актуальность этих тезисов, бывших актуальными давно, в определенный исторический момент, воскресла в период возникновения и строительства Советского Союза. Для того исторического момента централизация была актуальна. Ибо такой нелепый, искусственно спаянный конгломерат не смог бы существовать "добровольно". Его необходимо было сдерживать силой. И защита от внешней угроза для Советского Союза также была суперактуальна, так как после победы Советской власти возникло противостояние идеологий, что неминуемо бы породило и породило на самом деле самые жестокие военные столкновения с массовым истреблением мирного населения. Но вот искусственный конгломерат рассыпался. Кому сейчас, когда момент для нас благоприятен - потому что сословия в Европе давно уже отпали и трансформировались, глобальное противостояние идеологий рухнуло из-за несостоятельности одной из двух составляющей противостояния, а европейские народы настроены пацифистски - кому сейчас придет в голову создавать внешнюю угрозу для России ? Кому сейчас помешают появляющиеся, хотя и поздновато, конечно, в России хилые ростки среднего класса и гражданского общества? Значит, кому-то мешают. Тому, кто все сваливает со своей больной головы на здоровую, но пока еще очень слабую голову нашей потенции к демократии. Сваливает все свои грехи - и тягу к сепаратизму и желание манипулировать населением, устрашая его грозной внешней агрессией, которая искусственно стимулируется. Эта стимуляция - опасна, как игра самонадеянного идиота с огнем. Эта стимуляция через Чечню может стать той набравшей силу тенью, которая в конце концов заняла место Хозяина в жизни. Стимуляция может стать неуправляемой после очередной "ошибочки". Тогда актуальным станет Нострадамус, актуальным не только для России, но и для всего мира. А для России, если она выживет, снова станут актуальны и централизация государства, и оборона его от внешней угрозы. А сейчас - сейчас кто-то ведет опасную игру, примеряя на страну то славянофильский фасончик Александра Третьего, то фасон сталинского френча, вызывающий у масс состояние завороженного покачиваниями удава кролика. Оба эти фасона изрядно потрепаны временем, но мы упорно тянем эти лохмотья времен падения династии Рюрика в ХХI век. Теперь и сверху и снизу все требуют новой перелицовки власти на тот же лад, только называют это по-новому - трансформацией власти. Так, вероятно, легче и быстрей стабилизировать ситуацию по чьему-то мудрому мнению. Но, как говорят в народе, "дешево хорошо не бывает" (интересное присловье нового времени, возникшее явно в противовес советскому "дешево и сердито"). Хочется несколько расширить эту новую поговорку : дешево и легко - хорошо не бывает. Еще Горький говорил, что "легко только в бане мыться". Любая опасность и нестабильность возникают не потому что у власти находится плохой правитель, а из-за отсутствия политической устойчивой системы распределения прав и обязанностей, а также и контроля за соблюдением и прав, и обязанностей. А подобная политическая система не может возникнуть без гражданского общества. С другой стороны, любая нестабильность моментально провоцирует ужесточение власти в любом, даже в самом архидемократическом государстве. Только в демократическом государстве любое ужесточение временное. А у нас?... ... Не устали ли мы еще от самих себя? И зачем нам наши старые лохмотья? Да, у нас не было сословий, не было сословных прав. Но после появления тандема "Пушкин-Белинский" у нас возникла "публика", а публика сформировала "общественное мнение", а общественное мнение неизбежно , даже при эмбрионном состоянии капитализма и собственности, породило зачатки партий и т.д. Да, у нас не было сословных институтов и политических, и гражданских свобод. У нас не было материальной базы для развития механизмов гражданского общества и механизмов отстаивания гражданских свобод. У нас не было собственности. Но все же у нас был порыв к свободе. И это феномен. Ибо порыв этот не материален, не вещественен, он не отстаивает права свободно распоряжаться материальной собственностью, он был целиком идеалистичен и гуманистичен. В этом его феномен, в этом и его бессилие. Русский порыв к свободе, это как те же русские сословия. Вроде бы сословия и есть, а вообще-то их и не было, и свобода отстаивать свои сословные права им не была нужна. Вроде бы порыв к свободе у отдельных индивидуумов и есть, а вроде бы он никому и не нужен. Он как тот же Чеширский кот, готовый исчезнуть в любую минуту. Но что англичанину - абсурд, для русского идеалиста - стиль жизни. Наша свобода - это улыбка Чеширского кота. Ведь у него была еще улыбка! Алиса, увидь она этого кота у нас, на нашей почве, подумала бы так: "Да! Видала я сословия без свобод, но свободы без сословий ! Такого я в жизни еще не встречала..." Надо было ей ехать в Россию, а не лазить по кроличьим норам в чистом поле. Ей надо было как-нибудь попасть на Сенатскую площадь в декабре 1825 года или поговорить с А.Д.Сахаровым после "захлопывания" его выступлений на съезде народных депутатов - вот улыбка Чеширского кота в чистом виде, парящая над нашим русским миром. Но не надо забывать, что у этого англо-русского кота очень длинные когти, а зубов за его необъяснимой улыбкой скрывается столько, что с ним лучше не связываться. И никакая Герцогиня, и никакая Королева не смогут отрубить ему голову, так что его улыбке ничто не угрожает, она может вечно висеть над миром. Только не дай Бог устать тому, кто сотворил этого кота и его чудесную улыбку. Не устал бы он от всех нас и нашего упрямства.
Наталия Черникова |
 
|
