Книги  
 
Cat
Приглашаем также посетить
сайты-спутники:

Сайт, посвященный братьям нашим меньшим
Бианки Сова.
Ремень Три совы.
Ремни ручной работы: история моды.

Контексты

Все утописты, начиная с Саванороллы, Компанеллы, Мора и Бэкона, и заканчивая Робеспьером и Лениным, исходили из ложной идеи о том, что человек добр и можно насильственно переустроить мир и через кровь утвердить царство гармонии. В то же время все антиутописты от Мальтуса до Бжезинского точно так же исходят из ложной идеи о том, что человек только зол, подл и корыстен. Вероятно, следует все-таки признать правоту Христа, Шекспира и Жанны Д'Арк в том, что человек не добр и не зол, а человечен, то есть является совокупностью добра и зла, разума и инстинкта, духа и души, и все это проявляется в зависимости от различных субъективно-личностных и объективно-социальных моментов. И тогда хотя бы в одном можно быть спокойными: никто и никогда не сможет навязать ни абсолютной утопии, ни абсолютной антиутопии, какими бы средствами прогресса он ни располагал...

Геноцид гуингнамов

    Конечно, каждому, кто пишет, кажется, что волнующая его тема, на одну минуту или на всю жизнь, -- самая главная, животрепещущая, решающая судьбу времени... Лишь самовыражаться можно, оставаясь фальшивым, неискренним, ханжой и лицемером, заигрывающим и подыгрывающим прихотям, вкусам и нравам толпы. Тут и проходит один из водоразделов между самовыражением и творчеством, а их еще множество, и все они - бездонны.

    Итак, к теме. Любезный читатель, глубоко уважаемый единомышленник, рассеянный по миру, и потерянный в нем, как бриллиант в куче навоза, я не сомневаюсь, что ты есть, и, что, когда ты прочитаешь это, то воскликнешь про себя: «Да, это та тема, которая так сильно и искренно волнует и меня». Ее никто не поднимает, как будто ее нет. Все делают такой вид. Все, кто заправляет так называемой массовой информацией и кто создает груды чтива, кино, рекламы, сплошь состоящие из мусора не только материального, но и духовного, из которого собственно они и складывают нашу вавилонскую башню.

    Тема трудная, и я не претендую раскрыть ее полностью во всем многообразии ее граней, устрашающих блеском и переливами ... Я только поэт и ни на что другое никогда не претендовала, но никто не берется за эту тему, и придется начать мне. Я надеюсь, дорогой читатель, что своими рассуждениями и ассоциациями натолкну тебя на желание думать на эту тему, чтобы понять, что собственно происходит с духовным миром человечества, потому что только тогда, когда тысячи людей доброй воли в ясном сознании разума отдают себе отчет в том, что происходит на земле, человечество, не как биологический вид, а как человечество, существует. Это собственно и было всегда самой историей нашей культуры.

    Когда-то Илья Эренбург осознанно или нет, но сказал пророческую фразу, покидая Нюренбергский процесс. Он сказал, что на скамье подсудимых не было самого главного обвиняемого -- самого фашизма, и он, фашизм, потому и выжил. Это, конечно, банально, потому что фашизм - это идея, а идеи бессмертны, и потому, что как таковая, он зародился задолго не только до Гитлера, но и до де Местра или Хайдеггера.

    Что это за идея и как она трансформировалась, модифицировалась, перевоплотилась, или, вернее, перевоплощается у нас на глазах, в наше время расцвета прогресса и информации, я и хочу попробовать разобраться. Ни в коем случае я не могу охватить все аспекты, моменты, координаты и измерения интеллектуальных и духовных воплощений этой идеи прежде всего потому, что это происходит у меня на глазах, а осязать то, что меняет форму, цвет, запах и вкус - невозможно. Но есть некий стержень, назовем его законом этого перевоплощения, который я обязуюсь обозначить и назвать. Есть в Дантовом аду один гениальный образ, когда змей становится грешником, а грешник змеем. Вот этот момент слияния и есть момент нашего времени, слияния с тем самым сущностным, внутренним безумием, в которое погружается человеческое сознание, отказываясь от рационализма, бодрствования, солнечного света разума...

    «В «Прожекторе» писали хуже, чем в «Немецкой хронике», и в «Звезде Германии» тоже хуже пишут. Но тираж «Звезды Германии» на сегодняшний день, после первого номера, превысил двести тысяч. А велик ли тираж «Немецкой хроники»? Говоря между нами, тысячи три? Не больше. ... Литература приказала долго жить, -- ее песенка спета, requiescat in pace. -- С большим трудом, после многих тысячелетий, человеку удалось пролить свет на крошечный уголок своего внутреннего мира, своего духа, не дадим же мраку снова вторгнуться в этот маленький, отвоеванный у него участок. -- Гансйорг усмехается еще наглее, закуривает новую сигарету. -- А что вы имеете против мрака, уважаемый господин Крамер? Почему мы должны не дать ему вторгнуться? Есть много людей, у которых глаза не терпят света. Огромное большинство, девятьсот девяносто девять из тысячи - чувствуют себя гораздо уютнее в потемках. Ваш написанный прекрасным стилем и прочувствованный призыв опоздал, господин Крамер. Ваш свет необратимо обречен на угасание. Когда мы придем к власти, а мы к власти придем, мы выкорчуем вас, господа, вместе с вашими стилистическими изысками и вашим ритмом, всех до единого выкорчуем, одним ударом, с железной энергией мы покончим с вами. Мы ни перед чем не остановимся. Раз уж мы живем в эпоху мрака, нельзя жить так, словно живешь в эпоху света. Надо приспосабливаться, господин доктор Крамер. И мы Вас этому еще научим.»

    Это рассуждение одного из идеологов национал-социализма, произвольно названного Фейхтвангером Гансйоргом Лаутензаком, по поводу статьи антифашиста Пауля Крамера под названием «Возврат магической эпохи». И все это цитата из романа немецкого писателя Л. Фейхтвангера «Братья Лаутензак». Надо сказать, что Пауль Крамер, который вскоре благополучно погиб в гестаповских застенках, сделал все-таки неточный вывод о том, почему возрождается магия, совершенно правильно поняв, что она возрождается. Он, как левый немецкий интеллигент своего времени, решил, что она возрождается не потому, что она возрождается, а для того, чтобы дурманить мозги рабочим массам. Мы теперь не умнее доктора Крамера, просто мы больше знаем о человеке и раскрепощенных массах, и о том, что с ними происходит в момент раскрепощения. И мы не можем, не имеем права из уважения к памяти каждого из миллионов наших прошлых единомышленников, в том числе и доктора Пауля Крамера, не признать, что Гансйорг Лаутензак, при всем его цинизме, был не так уж неправ относительно природы своей идеи. Он не заблуждался, он знал, что такое фашизм.

    И какое бы отвращения нам эта идея не внушала, нам придется констатировать, что она явно побеждает на земле. Мы можем сколько угодно твердить о прогрессе, высоких технологиях и общечеловеческих ценностях, но, будучи совершенно честными перед самими собой, мы не посмеем отрицать, что передвигаемся мы по миру скорее наощупь, и что сумерки сгущаются в черную, беззвездную ночь, при этом луны нет, и мы не на большой дороге, а в диком лесу. Я не знаю, что будет дальше, но пока мрак явно побеждает и прежде всего потому, что зашло солнце нашего разума, оно скрылось за горизонтом, закатилось за могильником той самой литературы, о смерти которой поминает тот самый господин Лаутензак.

    В это же время другой великий немецкий писатель, Томас Манн, высказался очень точно, так точно, что даже жутко, о том, что культура побеждена, а мы, он разумел таких, как он сам и Фейхтвангер, «ведем тяжелые арьергардные бои». Если он написал это другу в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века, то мы, любезный читатель, просто отстреливающиеся, немногочисленные и рассеянные по миру партизаны, у каждого из нас не так много патронов, и когда-нибудь у последнего партизана останется последний патрон... И тогда господин Лаутензак опять будет прав: они покончат с нами. Они ни перед чем не остановятся и скорее всего именно это и является их конечной целью.

    В первой половине двадцатого века один из самых светлых умов и порядочных людей этого века, Йохан Хейзинга, дал очень точное определение фашизма: кровь и почва вместо души и разума. А Томас Манн не только сказал, что фашизм - это взрывающаяся архаичность, но и показал в своих книгах, как это происходит. Казалось бы, что все ясно; но встает вопрос, что такое душа, зачем нам разум, чем заканчивается архаичность...

    Мы начинаем тонуть в неглубоком, но обильном море, половодье релятивизма, когда мозаичное по сути восприятие мира и человека при отсутствии критериев добра и зла, при отсутствии безусловной уверенности в смысле разума и доверия к нему превращается в искажение, сомнение, извращение человека, как деятеля, творца и смысла человеческой истории, и тогда расплывчатым становится смысл жизни и обесцененной она сама.

    То, что делают средства массовой информации, нагнетая сумбурное нагромождение убийств, катастроф, извращений и так далее... и снижая этим болевой порог общества, -- это прежде всего чисто коммерческое предприятие, являющееся только следствием, а не причиной, игрой марионеток в господ мира. Потому что ни для кого не секрет, что современные господа - это его первые рабы, ибо они рабы собственных прибылей. Причиной является молчаливая и признанная отмена сострадания и милосердия, любви к познанию и брату человеку, любви, как наполнения и двигателя человеческого времени, любви, которая в нашей культуре называлась именем Иисуса Христа и никаким другим. И, если мы здраво посмотрим на Новое время и Возрождение, на позднее средневековье и позднюю античность, то увидим, что все то, от чего отрекается сейчас европейское человечество, все то, что опровергают, отрицают и с чем спорят современные карлики и гномы от мысли, -- есть прежде всего то, что Гете определил, как сущность искусства: мысль, возвысившаяся до переживания. Когда переживание несправедливости, подлости, пошлости, корысти, алчности, торжествующей гордыни и зависти, превращается в творческую мысль неприятия этого, тогда явлены высочайшие проявления человеческой духовности и открывается вся свобода и все доступное человеку творчество.

    Покончить с нами, читатель, - это прежде всего доказать, что Шекспира не было, Бетховен и Босх - маньяки, Бах и Кант - педанты, а в Моцарте нет ничего выдающегося, что отличало бы от него какую-нибудь популярную попсу.

    Европейские гении были даны Европе, принявшей учение Христа , так же и для того же, для чего были даны Иудее пророки -- для постоянного напоминания нравственного закона, открытого Богом Моисею, того самого закона, который грезился и Сократу: добро и зло живут только в сердце человека и выбор всегда за ним самим. Они, добро и зло, несовместимы. И, по сути отказываясь от европейской культуры, наши современники, наследники уже нескольких поколений отступников, отказывая в уникальности, величии и единственности своим гениям, отказывают -- в том же самом и прежде всего -- Иисусу Христу. И тогда получается, не просто сказал безумец в сердце своем: нет Бога, а сказал обезумевший: будем, как боги, ибо боги - это мы.

    Есть еще одна истина, которая неоспорима для всякого, кто умеет думать: только уверенность в возможности существования гармоничной и цельной человеческой личности, свободной и ответственной, могущей судить о самой себе и мире критически, личности как единственном, стремящемся к совершенству макрокосме, идея которой воплощается в идее мессии, поднимала каждого человека, который выбирал этот путь до возможности выхода из самого себя, чтобы увидеть мир и осознать себя в нем.

    Величайшие атеисты нового времени -- как Спиноза, так и Дидро или Вольтер, никогда не отрекались от нравственной природы христианства, от бездонного водораздела между добром и злом. Это потом умники и фарисеи перепутали естественную и нормальную критику Священного Писания (имеющего как всякое творение, записанное человеками, множество противоречий) -- с отрицанием великих духовных истин Моисея и Христа. Но ведь они всегда и все путали: инквизицию с католицизмом, веру с религией, а любую церковь, как социальное учреждение, -- с учением апостолов.

    Просто не надо забывать, что крутая и узкая тропа всегда: и в поздней античности, и в глубоком средневековье, и в эпоху возрождения, и в эпоху нового времени, и в просвещенный золотой девятнадцатый век, -- всегда вилась рядом с основной дорогой, которую прокладывало человечеству движение ума и души величайших людей по пути просвещения, познания, социального блага, свободы, истины и красоты. Другое дело, почему ни одна из этих идей неосуществима на земле людей... а теория при попытке обратить ее в практику оказывается иллюзией...

    Именно по этой тропе стремительно двигались, постепенно присваивая себе, опошляя, омертвляя и используя все идеи: лень, которая низвела весь прогресс до уровня комфорта и бытийности, в чем ей помогли чревоугодие и похоть; алчность, которая захватила весь материальный мир и сопровождавший ее всюду гнев, постоянно сеявший во имя нее смерть; зависть, которая извращала все идеи социального блага и присваивала себе идеи господства над миром через революции, а теперь, когда настало время гордыни, чтобы присвоить себе право быть духовным вождем, ибо это именно она требует переоценки всех ценностей, чтобы стать духовным вождем материального мира и совместить несовместимое: добро и зло, дух и материю, временность и вечность, -- эта узкая, и, казалось, маргинальная тропа теперь, когда деньги заменили идеи и создали условия для коммерциализации науки, искусства, жизни и человека, стала столбовой дорогой всего человечества.

    Как свидетельствуют очевидцы... А , как известно, каждый, кто оценивает любую из предыдущих эпох, опирается только на тех очевидцев, которые близки ему по духу, ибо в этом и есть великий смысл истории: просто духовный опыт каждого поколения можно проецировать в глубину веков, и хоть ты дойди до самого дна этой глубины, все равно не ошибешься: там будут близкие тебе по духу. Если, конечно, принимать концепцию времени Бердяева и библейских пророков, его предшественников...

    Да, конечно, договорились уже наши оппоненты до того, именно опираясь на своих собственных предшественников, что Холокоста не было, и «научно» доказали, что и газа Циклон-Б тоже не было. Приходится в миллионный раз вспоминать знаменательнейшие слова Адольфа Гитлера, разрешающие решение еврейского вопроса через физическое уничтожение евреев, напоминанием о том, что, кто же помнит о резне армян. С 1914 года по 1941 год оказывается «просвещенное» человечество об этой резне, вернее о геноциде части собственных подданных по национальному признаку, организованном властями турецкого государства, успело забыть. Да и помнило ли оно о нем? Да и было ли оное человечество когда-либо просвещенным? Или это отдельные гуингнамы, вроде Нансена, Франса, Горького, Брюсова и иных представителей культуры, как всегда, будучи гласом вопиющих в пустыне, вопили в уши друг другу? А стада еху, оставаясь в пределах цивилизации, внутри коей всегда и обитало «просвещенное» человечество ничего слыхом не слышали, потому что не хотели слышать, да и уши у них серой заволокло. Потому и Гитлер с полным правом и уверенностью взывал к опыту своих духовных предшественников, младотурок.

    Обрати внимание, дорогой читатель: нет народа - нет проблемы, нет человека - нет проблемы, нет культуры - вообще никаких проблем у власть имущих не будет никогда. А мечта, пока лишь осознаваемая -- избавиться от возможности появления человеческих личностей в свободно и весело пасущихся под бдительным и мудрым присмотром элит стадах еху. Без культуры, на вытоптанной поляне , никто не напомнит о морали, о Боге, о цене жизни, о праве человека на жизнь и свободу. Не будет ни общественного мнения, независимого от власть предержащих, ни каких-либо идей, критикующих мироустройство, и само ненавистное слово «справедливость» канет в лету, вместе со всяческим судом и законом, и не только божеским, а и человеческим, а без суда и закона - делай что хочешь... все позволено...ибо все подвластно и подконтрольно...

    А оставшееся подвластное манипулированию стадо можно будет легко и просто унифицировать. Ведь унификация (кто не верит мне, просмотрите Лени Рифеншталь) -- унификация не только в униформе, синхронном марше, единых действиях и едином ритме, а прежде всего она есть унификация сознания, воли, и направленности энергии... И была она основной поставленной задачей Адольфа Гитлера и окружавшей его компании взбесившейся и поднявшейся черни, о чем и свидетельствуют близкие мне очевидцы эпохи: Фейхтвангер и Ремарк, Т. Манн и Хиндемит. Л. Рифеншталь это прославляет, a propos: нельзя прославлять это, не принимая идеи Холокоста и идеи геноцида армян... Ниточка тянется за иголочкой -- сначала искажение сознания, потом неизбежны холокосты и геноциды... они повторялись и повторяются, и несть им уже числа. И не только по национальному признаку, хотя и это есть... А мои очевидцы, да и я с ними, их проклинают, как путь погибели.

Yad Vashem The Holocaust Martyrs'and Heroes' Remembrance Authority.
66 вопросов и ответов о Холокосте.
Геноцид армян.

    Так вот, унификация, кстати, была целью и антипода-близнеца Гитлера, Сталина, целью его великого перманентного террора в отдельно взятой стране, под названием наша благословенная Родина. Под страхом и в состоянии ужаса единение воль, сознаний и целей...

    Вернемся в наше время и посмотрим... я повторяю, что я не претендую ни на научное исследование, ни на проповедь, ни на пророчество, я просто рассуждаю с последовательно антифашистских позиций, рассуждаю здраво, и именно с этих позиций смотрю на наше время, и ничего больше. И не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы увидеть, что именно унификация, только унификация потребителей, и является сознательной целью тех, кто обладает современными рычагами влияния на мир, и в первый раз в истории эти рычаги совпадают с объявленной, главной ценностью мира - деньгами.

    И тогда получается, что телевидение, включая информационный блок, по прямой наследует Вышинскому и Геббельсу, что вырождающийся демократический институт избирательного права, когда-то высшего достижения буржуазной политической культуры, -- парламентаризма, стало просто орудием для приведения к власти той самой элиты, которая у власти уже находится, то есть денежной. И тогда ценности потребления ради потребления, опошления и обесценивания жизни и мысли, ведут именно к унификации человеческих личностей. А дальше по Достоевскому: все позволено. Можно губить природу, историю, все живое, человека. Все -- товар; позволено все, что приносит прибыль. А у кого прибыль, у того и власть, а культуры уже нет... ибо нет морали...И тогда можно говорить что угодно о Холокосте и Геноциде, потому что привластные интеллектуалы никогда не заменят Фейхтвангера, Ремарка и Хемингуэя, ибо как они откроют рот и возвысят голос, если их речи уже проплачены заранее. Оплачены чистоганом дьявола

    Возвращением к варварству называли Ремарк и Хемингуэй всю систему, в которой жила Германия при Гитлере. Чем варварство отличается от культуры? В чем главное, основное отличие? И почему развитую технически, стремившуюся к свободе торговли культуру мореплавателей Финикии и Карфагена, нам всегда придется противопоставлять бедной, сперва скотоводческой, а потом патриархально-земледельческой культуре Иудеи и Израиля, у которых не было ни сильных крепостей, ни высоких гор, только узкая полоска земли, простреливаемая как ассирийцами, так и египтянами насквозь? Почему действительно культура Эллады предпочла остаться при своих высоких нравственных и эстетических критериях, не отказавшись от них даже во имя создания единого сильного государства? Почему завоевателем стал все-таки Македонский, а Перикла в этой роли мы представить себе не можем? И почему культ золотого тельца, Мамоны, Молоха карфагенян несовместим с культом истины, красоты и добра? Почему лучшие люди двадцатого века, такие, как Феллини, Роджерио, как Дюрренмат или Брэдберри, так много говорили, думали и писали о том, что прогресс, научный, технический, является только орудием и, таким образом, в зависимости от того, в чьих он руках, может служить как благу, так и великому злу.

    А поскольку все утописты, начиная с Саванороллы, Компанеллы, Мора и Бэкона, и заканчивая Робеспьером и Лениным, исходили из ложной идеи о том, что человек добр и можно насильственно переустроить мир и через кровь утвердить царство гармонии, а все антиутописты от Мальтуса до Бжезинского точно так же исходят из ложной идеи о том, что человек только зол, подл и корыстен, то, вероятно, следует все-таки признать правоту Шекспира, Жанны Д'Арк и Христа в том, что человек не добр и не зол, а человечен, то есть является совокупностью добра и зла, разума и инстинкта, духа и души, и все это проявляется в зависимости от различных субъективно-личностных и объективно-социальных моментов. И тогда хотя бы в одном можно быть спокойными: никто и никогда не сможет навязать ни абсолютной утопии, ни абсолютной антиутопии, какими бы средствами прогресса он ни располагал... Ведь недаром терпимость и скепсис, враги догматизма, устами еврейских мудрецов из «Пирке Авот», гласили, что зачем человеку знать то, что выше неба и ниже земли, ему достаточно познавать то, что между ними, то есть человека. Терпимость и скепсис, мудрость, бескорыстие, гармония и доброта, служение надличному, а для христианской культуры признание, что критерий добра и зла находится вне человека, а задача человека есть совершенствование через свободу выбора, -- вот что отличало культуру от варварства, вот что делало ее высокой и что, кстати, постоянно давало ей созидательное наполнение.

    Давайте честно, разве не этот страстный порыв к истине и нравственности отличает Витгенштейна от Хайдегерра? Одного, как представителя культуры, другого, как представителя цивильного варварства. Людвиг Витгенштейн -- представитель духовной европейской культуры, а Мартин Хайдеггер -- бездуховного европейского варварства. И тогда культура - это если духовные искания человека в ней превышают или равны удовлетворению его материальных нужд, и это касается всех аспектов его общественной и личной жизни, а варварство -- это культивируемая бездуховность, основанная на корысти, алчности, удаче, случае, а нет, -- то на насилии, грабеже и бандитизме. Потому что грех -- это не противоположность добродетели, а ее отсутствие; потому что ценности, которые в конечном счете выбирает человеческая личность, ориентированы на ценности, принятые в обществе, в котором он живет. И, если принимаешь «толкни падающего», «уничтожь слабого», «будь глух и нем к страданию», «возведи своекорыстие и эгоизм на пьедестал своей души», то всегда: выживи - это только за счет другого. Тогда никакой человеческий закон и право работать уже не будут, потому что не будет закона добра и справедливости в самом человеке, субъекте права. Потому что злой человек в себе самом победит человека доброго. А такой дикости, в смысле извращения человеческой природы, не знали даже древнейшие культуры, если только избранные, вроде пресловутого Карфагена, с его человеческими жертвоприношениями, да еще, пожалуй, ацтекская, если судить по тому, что мы о ней знаем.

    Любому оппоненту сразу придет на ум Кортес, но я же не утверждаю, что христианская культура Европы стала духовной культурой, она только стремилась к этому, иначе бы все это не закончилось варварством фашизма; -- только стремилась стать абсолютно духовной, значит, стремилась не очень твердо, не совсем последовательно, иначе мы бы сейчас не разбирали феномен побеждающего фашизма, фашизма-фантома, фашизма-идеи, который тоже породила Европа, а подхватил весь мир...

    Тонкая прослойка носителей христианской этики, неважно с именем Христа или без него, оставалась духовными вождями для миллионов своих последователей и почитателей. Но остальные, существовавшие параллельно в европейском мире, продолжали во все времена культивировать приспособление и варварство. Вероятно, говорить надо не о том, что вот, была культура, которая обнимала всю Европу, а о том, что была возможность ее выбрать.

    Уже О. Уальд отмечал на пороге двадцатого века, что развилка пройдена, и возврата нет. Общество, бесспорно, ответственно за выбор иерархии ценностей своими членами, а всеобщая грамотность отнюдь не является путем к культуре, как доказал двадцатый век. Мы не знаем, наверное, как и чем жили варвары в бельгийских и германских лесах, но что они сильно изменились, приняв римское право и реформированный иудаизм, учение Христа, -- истина бесспорная, а поскольку именно католическая церковь сохранила и передала им римское право, как основу государства, семьи и общества, то, отказавшись от Христа, придется отказаться и от права, что и сделал Гитлер, и к чему наверняка придут властители нынешнего мира, для которых личная выгода и корысть превыше всего, и о чем они, не стесняясь заявляют, но тогда гражданские права, как и свободы, и избирательное право, -- становятся пустым звуком, формальностью. Только лесов нет - вырубили, есть каменные джунгли, где человек человеку -- волк, сила заменяет право, а власть приобретает бандитский характер, и тогда вместо уважения гражданских прав и свобод, является руководством для власть предержащих откровенный цинизм презрения не к гражданам уже, а к «населению», к «жителям». А ведь Гитлер и его окружение отличались именно цинизмом по отношению не только к завоеванным народам, но и к своему собственному. А такой цинизм всегда основан на презрении к жизни и отрицании духа.

    Итак, мрак - это отсутствие света, как грех -- это отсутствие добродетели, дьявол - это отсутствие Бога, бездуховность -- отсутствие духовности, а безнравственность - отказ признать нравственный закон. Сказал же Величайший Учитель и Вождь нашей культуры, что место свято пусто не бывает. И предупреждали же нас и Гойя, и Босх, и Брейгель, что сон разума порождает чудовищ, а когда во мрак невежества и варварства погружается мир, то разуму, который так долго и так возвышенно боролся с верой, дабы секуляризоваться от нее, приходится, если он бодрствует и жаждет света, искать союзника в вере. Впрочем, Бердяев написал об этом лучше, чем я...

    Судя по тому, что происходит: все большей мозаичности мира и расколотости знаний; науки, которой после краха всех иллюзий служения благу человечества, остается только своекорыстное любопытство; культивируемому и насаждаемому невежеству при бесполезной всеобщей грамотности; укоренившемуся презрению к универсализму как нравственному, так и интеллектуальному; -- то, в результате вырисовывается формализованная, стратифицированная, корпоративная и регламентированная жизнь, уничтожение творческих моментов во всякой человеческой деятельности, ибо ни самостоятельности, ни творчества в работе клерка быть не может, а раньше она была и в труде пирожника и в труде моряка...И не умственный труд, а добровольное рабское подчинение и отдача всего своего времени и сил за потребительскую пайку, -- вот что принесло освобождение от тяжести физического труда, а в скором будущем, как следствие этого и обязательная ненужность, лишнесть миллионов и миллионов людей... и тогда уж повальное безумие...

    А если революция, то и это мы проходили, все равно антиглобальный глобализм, все равно насилие для того, чтобы потом возродились новые старые отношения власти и покорных подданных...

    Суета сует и вечная суета... но ведь Екклесиаст сказал это не потому, что он красовался своим скептицизмом, а потому что знал -- так будет. Он-то был верующим. А мы пренебрегли свободным выбором и человечность принесли в жертву молоху, вернее, мы выбрали мрак. И каждый раз, каждую минуту, выбираем его снова, потому что слепые могут привести слепых только в бездну. Екклесиаст сказал так не потому, что он не верил в человека, а потому, что знал -- человек без Бога погубит землю. Не мир божий плох, не жизнь отвратительна и безнадежна, а человечество бездарно выбрало смерть и построило социум, в котором невозможно жить. Все религиозные конфессии Европы, католицизм, протестантизм и православие, -- основаны на Евангелии и Ветхом Завете и утверждают законы Моисея и Нагорную проповедь Христа.

    Вся история христианских церквей - это история борьбы с магизмом, который всегда был ограничен рамками этой жизни и направлен на овладение тайнами природы, непременно с целями владычества над этими тайнами, включая тайну самого человека, как макрокосма. Не хочу повторять, но от магии отпочковалась наука и, рационализировавшись, стала служить только знанию ради знания. Но ведь нельзя забывать, что если авторитет науки падает, а авторитет знания ничтожно мал и все умаляется, то место веры и место знания занимает магия, основная религия нашего времени, торжество и явное доказательство победы мракобесия.

    В 35-м году Й. Хейзинга заметил, что путаница эмоций и мнений, вообще-то присущая подростковому незрелому сознанию, и есть то самое, на чем строится философия экзистенциализма, т. е. жизни. А превознесение бытия выше знания, отрицающее право любого нравственного суждения, а тем более отрицание права на оценочное суждение по отношению к людям и их поступкам, всегда приводит к утверждению первородного греха, т. е. изначального зла в человеке. И тогда никак и никому не возбраняется уступать своему злу... А любая доктрина, не зависимая от морали, концентрируется в противоположности «друг -- враг», что может означать только оскудение духа, что оставляет далеко позади наивный анимализм и ведет к бездуховности на уровне сатанизма, и, конечно, тогда зло возвышается до того, что становится путеводной звездой человечества. Лучшей критики учения М. Хайдеггера, столь популярного в наши дни, быть не может.

    Но... как говорится «имеющий уши да услышит». Позволю себе еще несколько ссылок из книги Хейзинга «В тени завтрашнего дня» (>>>>).

    Что имеет в виду Хейзинга? Это просто: философия жизни, даже не жизни, а скорее бытования в мире, потому что большинство людей под бытованием понимают жизнь, вместо философии познания, есть отказ от объективных критериев истины и добра, существующих вне человека, есть цинизм, как узаконенный имморализм, а вместо политики и общественной жизни остаются ханжество, имитация жизни, подлинности, игры со смыслами, перевернутые значения слов с целью снижения уровня великого до обыденного, поэзии до рекламы, -- все это следствия двух сходящихся крайностей: крайнего прагматизма и крайнего иррационализма.

    Социум, претендующий на формирование каждой человеческой личности и на полный над нею контроль, -- это царство несвободы. Потому что в природе свободы нет, свобода -- это только право человеческого выбора между правдой и ложью, между добром и злом, между корыстью и бескорыстием, между жестокостью и милосердием, осмысленностью и безропотным подчинением, а в нашем случае после середины 20 века -- между фашизмом и антифашизмом.

    Свобода уходит вместе с жизнью, она уходит вместе с личностью, потому что человеческая личность -- это образ Божий. Рационализм, признавая все права за человеческим разумом, оставляет за ним право осмысления и осознания свободного выбора. Любые формы прагматизма всегда отдадут приоритет подчинению законам, самопроизвольно принятым в логике, искажая ее, или в социуме, и тогда это служит выгоде или пользе. Поэтому рационализм сейчас бежит к вере, ибо только в союзе разума и веры для личности остается право на свободу, свободу выбора в современном, все более лишаемом свободы выбора, мире. Полное уничтожение свободы выбора -- это и есть абсолютный тоталитаризм. И какая разница -- во имя каких целей и чьей выгоды: глобалистских корпораций или антиглобалистских устремлений ко всеобщей справедливости, которую тоже будет отмеривать Великий Инквизитор, -- и то, и другое идет через фашизацию сознания, то есть варваризацию культуры, уничтожение величайшего чуда, Божьего дара -- человеческой личности, источника всяческого вдохновения, познания и созидания на Земле, тотальную унификацию.

    Дитрих фон Гильдебрандт, кажется в «Последней вавилонской башне», высказал очень точную мысль о том, что вокруг ценностей морали, фактически идентичных ценностям европейской культуры в ее христианский период, где-то с середины 19 века установился заговор молчания, что фактически (добавим от себя) уничтожило иерархию ценностей не только этических и эстетических, но и, в конечном счете, интеллектуальных. Сейчас считается неприличным снобизмом, чванством и гордыней признавать вслух приоритет художественных достоинств «Путешествий Гулливера» или «Доктора Фаустуса» не только перед писаниями какого-нибудь эпигона, современника Т. Манна или Дж. Свифта, но и перед любым извергающимся потоком самовыражения любого малограмотного всезнайки и всеумейки нашего времени. Каждый хочет быть уверен, что, если он завтра возьмет в руки скрипку, то заиграет как Моцарт или Паганини, а Кантом он не стал только потому, что у него не было времени почитывать «книжечки», так как занимался он более важными делами: карьерой и спекуляциями на денежном и политическом полях. Отсюда такое изобилие «гуру человечества» и такая масса печатных словоизвержений, ради производства которых уничтожается жизнь, и лес в том числе. Если еще приплюсовать обилие рекламы, груды пиара и прочего спама, то ничтожество из своей гордыни в полном смысле уничтожает жизнь. Просветители ошиблись жестоко: люди не хотят развиваться через познание и самосовершенствование, они предпочитают видимость, формализм, этикет, равенство в серости, незнании, пренебрежении к истинному.

    Снижение авторитета знания и уничтожение иерархий интеллектуальных ценностей приводит к повальной малограмотности образованцев, а исчезновение культурной среды -- к утончению слоя интеллигенции и сосредоточению ее в стенах некоторых университетов. Наука служит пользе власть-деньги имущих, фактически пользе корысти, и поэтому все большее распространение в мире повального безверия и духовной пустоты получают все виды магии, ибо магия -- это практика язычества.

    Сакральное, как тождественное духовному в смысле потребности в истине и добре, в интерпретации Сократа, библейских пророков и особенно Христа, осмеяно и стыдливо замалчивается, а иррациональное, как тождественное магическому в смысле полного овладения всеми тайнами природы и человека, превозносится и множится как снизу вверх, так и сверху вниз. Политтехнологии, футурологии и геополитики всех видов есть ни что иное, как колдовские заклинания, потому что не базируются ни на внутреннем убеждении, ни на желании просвещения. Выгода и корысть на поле общественной мысли, хотя и кощунственно их так называть, говорит об исчерпанности идей и пустом манипулировании во имя удержании элитами власти.

    Магия, как практика язычества, которая утверждена на всех уровнях не только жизни, но и проникает в науку, авторитет которой, как и авторитет знания давно низвергнут, в конечном счете всегда сводится к одному: к овладению теми тайнами природы и жизни, включая сознание и его носителя, человека, которые дают абсолютную власть над природой, жизнью, обществом, личностью. А разве не это звучит как артикулированно, так и между строк во всех книжных памятниках национал-социализма и фашизма, включая Майн Кампф и застольные беседы Гитлера, излияния Геббельса, Бормана или Муссолини и Франко? И Сталин в этом смысле ни в коем случае не выбивается из ряда: языковые теории Марра, отрицание и уничтожение Вавилова и самой генетики (Сталин даже вопреки законам природы хотел доказать во имя абсолютной власти над человеком и обществом, что приобретенные признаки наследуются человеком). Темные истории конца 40-х -- начала 50-х годов по селекционным опытам с человеком, которые вьются вокруг тайных «органов» обеих противостоявших в Холодной войне держав, тянутся вплоть до настоящего времени, хотя и Холодной войны уже нет, выплескиваются оттуда же морем разливанным экстрасенсорики, колдовства, астрологии и хиромантии, -- все это говорит как о потери критериев добра и зла, так и безусловном уничтожении авторитета церкви, как общественного института и регулятора моральных ценностей. Или, к примеру, не сама психология, а методы и смыслы ее применения и злоупотребления со всеобъемлющими выводами из исключений и частностей?

    Если воспринимать пулю, сразившую президента Кеннеди, пулей, сразившей не человека, а американскую демократию, т. е. общество, которое имеет возможность не на уровне деклараций, а реально контролировать государство, -- не как красивую метафору, а как исторический факт, то устаканивание политических элит за западе, увеличение власти и возможности контроля над обществом со стороны корпораций, есть ни что иное, как слияние идеи корпорации и идеи национального государства, что совсем не мешает основной идеи фашизации-унификации, -- неминуемо приводит к превращению государства в корпорацию, целью которой будет поглощение всего мира, потому что у корпораций других целей не бывает.

    В конце 90-х годов в нашем благословенном отечестве накануне явления нам Преемника, в наших псевдолиберальных кругах (их малограмотность в данном случае не является для них оправданием), стали появляться из ниоткуда, но всегда близко к среде политтехнологов, и вырастали как грибы после дождя псевдонаучные институты, занимавшиеся футурологией и всякими измышлениями на тему развития России. Само собой разумеется, что мысли Соловьева, Бердяева, Франка, Федотова или Милюкова оказались невостребованными. Ведь каждый малограмотный недоучка в обществе, где мерилом всего являются деньги, добыв этих денег немерено, ощущает себя «Бетховеном в мерседесе». И тогда совпадают его цели: самовыражение и не как-нибудь, а ради укрепления своего и своих потомков положения в обществе. Они дополняют друг друга, но корыстных прозрений и корыстного творчества не бывает... Так вот, они все муссировали с разных сторон одну идею, которая выражалась в двух словах: «Корпорация Россия.» Идея немудреная, если учесть, каким цинизмом всегда проникнуто было их отношение к собственному народу, вкупе с безмерной самоуверенность в отстаивании своего права на элитарность и власть.

    Она сводится к следующему: государство с прилежащим ему населением ( кстати, «народ» они называют «фигурой речи») является вотчиной договорившихся между собой кланов, единственных имеющих право на решения по вопросам реформирования, консервации, стабилизации режима. В отсутствие американских и европейских управляющих элементов глобализации: монополий и корпораций, эти умники додумались, монополизировав всю экономическую и политическую власть, таким образом войти в процесс мировой глобализации. Подобно московским князьям они воспринимают Россию своей вотчиной, и, подобно татарским ханам, считают принадлежащим себе право ее грабить. Конечно, у политтехнологов были и есть хозяева и руководители. Только какое это имеет отношение к либерализму?

    В это же время в интеллектуальствующих кружках Москвы циркулировали модные идеи от господина Дугина, идеолога неоевразийства, по прямой наследующего господам Л. Гумилеву, Пуришкевичу, Победоносцеву, Леонтьеву и другим практикам и теоретикам русской реакции, правда оплодотворенным «светлыми» идеями немецкого национал-социализма, который, кстати, по нескольким боковым ветвям является плодом и черной сотни, и доведенной до абсурда идеи государства, как вершины русской реакционной политической мысли, -- а в оных модных кругах Москвы пересекаются и сторонники идеи г. Дугина, и сторонники идеи «корпорация Россия». Их, конечно, оплачивают из разных карманов, но иногда каждый из них подкармливается из перекрещенных рук дающих. Вот почему, дорогой читатель, так ненавистна русская интеллигенция и русская культура для нынешней элиты, как либеральствующей, так и фашиствующей. Они кожей знают, что свободная мысль и независимое общественное мнение не имеют цены в долларовом выражении. Кстати, обрати внимание, иль ты уже обратил на это внимание и без меня, -- они все очень часто говорят правильные слова. Но за словами нет никакого смысла, это -- пустой звук.

    Так вот о словах. Я утверждаю, что один из основных признаков снижения болевого порога, есть страх перед фашизацией сознания на индивидуальном уровне и на уровне общества, перед унификацией вкусов, стилей, желаний, мировоззрений, в конечном итоге это -- отсутствие страха перед захватом, заполнением всего пространства жизни, как божьего мира, социумом. Потому что общество всеобщего потребления без унификации существовать не может, ибо она и есть его единственный, скрепляющий стержень. Ну, а устранение разнообразия идей, мнений, индивидуальностей, -- это и есть, в конечном счете, уничтожение мира и приведет только к убийству жизни. В мире, в котором мы сейчас живем, делается все, чтобы заглушить страх смерти и обесценить жизнь. Потому что бездуховность, если, конечно, отдавать приоритет Сократу, ап. Павлу и Канту, а не Будде, Лао-Цзы и Ницше с Фрейдом и Марксом, -- это: не интересоваться на уровне личного сознания и сознания общественного, зачем рождается, живет и умирает человек, в чем смысл жизни и культуры, зачем история человечества и как через жизнь и осознание себя в мире воспринимается время, конечность бытия, то есть сама смерть. В этом промежутке, между рождением и смертью, в каждом поколении каждый человек почему-то проходит один и тот же духовный опыт, который не передается по наследству, и каждый человек должен научится отличать добро от зла. Не для того ли, чтобы смешать добро и зло, из памяти человечества сознательно и тенденциозно начинают исключаться те источники, которые когда-то считались высшими достижениями мысли, вершинами европейской культуры... А когда размывается понятие гения мысли и гения сознания, то это обязательно сопровождает необходимую и конечную цель - размывание морали. Мысль о морали, идея морали, идея нравственности, -- это и есть основная идея европейской духовности, а вся европейская литература, музыка и живопись, это, если все- таки определять сейчас, когда так много понятно и видно, потому что оглядываешься назад, стоя на краю обрыва, -- это высокоэстетическая совершенная иллюстрация к сомнениям Сократа, подвигу Христа и утверждениям Канта.

    Итак, слова. Без языка нет и не может быть возможности выражения мысли и чувства, самого существования человечества, оно ведь, как известно, весь свой опыт передает потомству исключительно путем общения. Культура языка и есть культура общества. Понятие Слова или Логоса и было единственным основанием европейской религии. Сейчас, даже не в сословном, а в стратифицированном по доходам мире, все больше и больше структурирующемся по этому признаку, европейские языки распадаются на жаргоны и перестают быть языками гуманитарной мысли. Именно тут корень и причина отступничества и одновременно его страшное следствие. Сон разума порождает чудовищ... а что порождает его добровольное самоубийство? Но это не совсем самоубийство. Потому что в этом много насилия. Изгнание осознающего жизнь разума это и есть изгнание света, заклинание ночи. И тогда все бесы приходят на землю... Бесы или грехи, -- это одно и то же. С конца восемнадцатого века, через французскую революцию и явление отражения Александра Македонского, Бонапарта, через позитивизм, прагматизм и экзистенционализм, которые привели к двум мировым войнам, следствием которых были коренные, органические изменения в индивидуальном и общественном сознании европейцев, выразившиеся в обесценивании жизни и личности, -- прослеживается сначала тихое и неуверенное, маргинальное, но все более и более утверждающееся ближе к нашему времени, извращение слов. Этим занимались через упрощение, опошление, подмены смыслов, литература и журналистика, по мере того, как старались стать общедоступными и общепонятными, журналистика и публицистика, каждый раз преследуя конкретные политические, то есть чьи-то корыстные цели. Высокая литература и высокая поэзия не могли сопротивляться этому потоку массовости, потому что они элитарны и аристократичны по самой своей природе. Если бы идеи французских просветителей были осуществимы, в смысле воспитания каждого человека и возможности поднятия его хотя бы до нижних границ европейской культуры! но человек ленив и похотлив. И, чем больше он получал, с ростом и влиянием технического прогресса, комфорта, который трагически рос параллельно с деградацией культуры, и, чем больше сжималось время, в смысле больше событий происходило в единицу времени, то есть оно сжималось за счет скорости бытия, тем легче и удобнее хотел жить человек. Всегда за счет собственной личности... Сатанизм -- это просто отсутствие Бога в душе человека. И это всегда добровольный выбор каждого из нас. На этом споткнулся Ницше, отстаивая аристократизм духа, но Христос и Сократ, и столь ненавистный ему Павел, -- это и есть высший аристократизм человеческого духа. Но бог с ним, с Ницше, вот последователи Гансйорка Лаутензака, рассредоточенные в десятках тысяч высших клерков, думающих о себе, что они Бетховены в мерседесах, потому что измеряют все исключительно в валюте и самих себя в том числе, -- это и есть то, что идея фашизма пошла вширь, вглубь, в сознание новой элиты общества... Слова стали перевертышами, они больше не имеют цвета, запаха, вкуса жизни, поэтому умерла поэзия, поэтому в мире нет больше песен и музыки, а та музыка и та поэзия, которые пытаются пробиться, как трава сквозь асфальт, сквозь жестко засхематизированный каркас нынешнего мира, снова примитивны, наивны и магичны, потому что существуют вне традиции.

    Глубины падения, кажется, нет, но на самом деле она есть, например, во время падения может разорваться сердце... Когда Алиса прыгнула за кроликом, то Л. Кэрролл не представлял глубины образа колодца и падения, как образа равнодушия без милосердия, гибели до смерти, потому что мы сейчас готовы сорваться в бездну, и это падение предопределено именно всесторонней фашизацией сознания нового универсалистского мира.

    Когда человек выбирает стандарты и стереотипы и принимает их за истины в последней инстанции, он всегда выбирает безумие и бездуховность. Осознавая и принимая свою ничтожность даже не перед лицом природы, не говоря уже о Боге христиан, а ничтожность перед лицом молоха социума, становясь социальным винтиком, наверху или внизу этого чертового колеса, он становится ничтожеством, потому что он убивает в себе образ божий - человека, думающего и чувствующего, познающего и сочувствующего. Он становится бесом.

    Я понимаю, что не открыла для тебя, дорогой читатель, ничего нового. Я просто постаралась собрать вместе разные мысли на одну и ту же тему. И, к сожалению, приходится констатировать, что без возвращения к христианской культуре, без переоценки современного мира с ее позиций, что мы зашли в тупик и дальше -- только падение в бездну. И тогда слишком легко описать нашу гибель.

    Есть у Ф. Гойи картина, написанная после французской революции, символическая картина о судьбе человека и человечества. Кажется, герой или несколько героев находятся в плену очень тесной, узкой и мрачной пещеры. Выход за ними завален камнем и только где-то впереди и очень высоко есть выход - это выход в сияющее, бескрайнее, голубое небо... Личная моя вера позволяет мне надеяться, что, если я не обделена любовью, этот выход не закрывает и смерть, а может быть и открывает его. Именно поэтому альтернативы христианскому сознанию и христианской этике быть не может. И это путь индивидуума. Подвиг и величие европейской культуры, вернее ее лучших представителей, в том, что культура та, ныне усопшая, сделала великую и уникальную попытку найти возможность такого выхода для человечества. Почему это оказалось невозможным, это уже следующий вопрос. Это вопрос русской религиозной философии, вопрос богословский и мучительный, и, конечно, его хватит на следующее рассуждение.

    Да, грядущий фашизм будет идеологическим. Ведь необходимо будет властям мира сего выявить гуингнамов и уничтожить. Без последнего геноцида, геноцида гуингнамов, они не смогут чувствовать себя господами, только временщиками и самозванцами. Каковыми и являются.

Наталья Гарниц



 

|В начало| |Карта сервера| |Об альманахе| |Обратная связь| |Мнемозина| |Сложный поиск| |Мир животных| |Библиотека|
|Точка зрения| |Контексты| |Homo Ludens| |Арт-Мансарда| |Заметки архивариуса| |История цветов| |Кожаные ремни|