|
|
|
| |
|
||||
|
ТюльпанКак ни прекрасен тюльпан своей окраской, как ни оригинальна его форма, но, странным образом, почему-то ни греческая, ни римская мифология не создали о нем никакого сказания. И это тем более странно, что тюльпаны в диком состоянии в обилии растут на священной горе Иде, в Греции, где их не могли не заметить как сами жители, так и все те, кто были творцами мифологии. Первые сведения об этом прелестном цветке мы встречаем в Персии. В этой стране сказаний и песен о розе оригинальный цветок тюльпана в виде фонаря или кубка не мог остаться незамеченным и носил название "дульбаш" -- турецкая чалма, от которого впоследствии произвели слово "тюрбан", а также и русское название цветка - "тюльпан". Он был воспет многими персидскими поэтами, и особенно знаменитым Хафизом, который говорит, что с девственной прелестью тюльпана не могут сравниться ни нежные движения кипариса, ни даже сама роза. 
Но еще большей любовью пользовался тюльпан на Востоке у турок, жены которых разводили его в обилии в сералях, где многим из них, быть может, он напоминал даже их детство, родину, утерянную свободу. Вследствие всего этого, вероятно, в сералях ежегодно справлялся чудный, волшебный праздник тюльпанов, на который султан смотрит как на лестное доказательство расположения к себе и любви своих жен. В совершенно ином, прозаическом, виде находим мы его в Западной Европе. Сюда он попал лишь в 1559 году, и прежде всего в Аугсбург, куда первые его луковицы были присланы германским послом при турецком дворе Бусбе-ком. А тот ознакомился с ним во время своего путешествия по Сирии в Хардине, на границе с северной частью Аравии, где среди зимы он увидел его в полном цвету вместе с нарциссами, В этом же году тюльпан появился в первый раз в цвету в Аугсбурге у сенатора Герварта, а шесть лет спустя украшал уже в большом количестве чудные сады знаменитых средневековых богачей Фуггеров, где его видел и описал как замечательную редкость знаменитый Конрад Геснер. Отсюда тюльпан разошелся по всей Европе. В 1573 году мы видим его уже в Вене у известного ученого Клузиуса, который так заинтересовался этим новым пришельцем, что стал с увлечением собирать все известные его сорта. Его примеру последовали и многие богатые венские садоводы, начавшие выписывать за громадные деньги луковицы тюльпана из Турции, чтобы украсить им свои сады. Появление у кого-либо из них нового по окраске сорта возбуждало у других неописуемую зависть и даже ночью не давало покоя не обладавшим ими любителям. Мало-помалу начали увлекаться тюльпанами в Германии и многие царственные особы. Особенно же великий курфюрст бранденбургский Фридрих-Вильгельм, собравший в начале XVI столетия уже громадную для этого времени коллекцию-216 сортов. Из других страстно увлекавшихся тюльпаном высокопоставленных особ укажем еще маркграфа Ба-ден-Дурлаха, собравшего в 1740 году коллекцию в 360 сортов, и графа Паппенгейма, у которого, по словам современников, такая коллекция доходила до 500 сортов. При этом прелесть новых сортов усугублялась еще начавшим входить в моду обычаем давать этим сортам имена коронованных особ, выдающихся по своему общественному и государственному положению лиц и городов... Среди страстных любителей тюльпанов других стран были также Ришелье, Вольтер, маршал Бирон, австрийский император Франц II. И особенно -- французский король Людовик XVIII. Уже совсем больной, он приказывал переносить себя во время цветения этих растений из Сен-Клу в сады Севра и проводил там целые часы, любуясь пестротой и разнообразной окраской цветов богатой коллекции, культивируемой его садовником Экоффе. Одно время в Версале были даже прелестные тюльпанные праздники, на которые собирались все знаменитые любители и садоводы того времени и соревновались выставкой своих новинок и редкостей. За лучшие экземпляры выдавались ценные призы. Но нигде увлечение тюльпанами не достигало таких колоссальных размеров, как в Голландии. Спокойные по природе, расчетливые торговцы и вообще люди умеренные, голландцы ни с того ни с сего так увлеклись этим цветком, что увлечение это превратилось в единственную в своем роде народную манию, которая получила даже в истории отдельное характерное название "тульпомании". Тюльпан появился здесь лишь в 1634 году, и первое время разведение его носило совершенно коммерческий характер. Заметив увлечение этим цветком немцев и других народов, расчетливые голландцы стали разводить его в как можно большем количестве новых сортов, и торговля его луковицами оказалась столь прибыльной, что ею стали заниматься вскоре даже и люди, имевшие очень мало отношения к садоводству, ею стало заниматься чуть не все население. Вскоре дело дошло до того, что образовалось нечто вроде игры на бирже. Вместо луковиц новых сортов стали выдавать вперед на них расписки в том, что владелец их получает право на приобретение этого сорта, а затем расписки эти перепродавали по более высокой цене другим; эти, в свою очередь, старались перепродать их по еще более высокой цене третьим -- и все это, не видя еще того нового сорта, который был запродан. При этом цены на такие фантастические сорта доходили до невероятных размеров. Игру эту поддерживали некоторые счастливые случайности, вроде того, что по случайно приобретенным за невысокую цену распискам получались действительно редкостные сорта, которые, будучи проданы, давали затем крупные барыши. Так, например, одному бедному амстердамскому приказчику благодаря стечению целого ряда счастливых обстоятельств удалось за какие-нибудь четыре месяца сделаться богатым человеком. Большие деньги в это время наживали также и торговцы глиняными горшками и деревянными ящиками, так как кроме специально культивировавших тюльпаны садоводов разведением тюльпанов занимался всякий -- и бедный и богатый - лишь бы только нашлось место для их разведения. Для торговли этими луковицами, как я уже говорил, существовали особые помещения, где в особые базарные дни собирались продавцы и покупатели и сговаривались относительно цен -- словом, нечто вроде биржи. Да и самое слово "биржа" (по-немецки Borse), как говорят, возникло от жившей в городе Брюгге знатной фламандской фамилии ван-дер-Бёрзе, уступившей под такого рода собрания свое роскошное помещение. В биржевые дни эти помещения представляли собою многотысячные собрания, и что тут была за публика, надо было только дивиться! Тут были и миллионеры, и графы, и бароны, дамы, купцы, ремесленники, были и крестьяне, швеи, рыбаки, рыбачки, всякого рода прислуга и даже дети. Лихорадкой наживы были охвачены все слои общества, все, у кого только был хоть грош за душой. У кого же наличных денег не было (об этом существуют целые записки в хрониках), тащил свои драгоценности, платья, домашний скарб, отдавал под залог дома, земли, стада -- словом, все, лишь бы только приобрести желанные тюльпанные луковицы и перепродать их за более высокую цену. За одну луковицу, например, сорта "Semper Augustus" было заплачено 13.000 гульденов, за луковицу сорта "Адмирал Энквицен" -- 6.000 флоринов... На некоторые же сорта заключались запродажи, и в истории этой удивительной биржевой игры сохранилось даже несколько документов, в одном из которых значится, что за луковицу сорта "Vice-roi" было заплачено: 24 четверти пшеницы, 48 четвертей ржи, 4 жирных быка, 8 свиней, 12 овец, 2 бочки вина, 4 бочки пива, 2 бочки масла, 4 пуда сыра, связка платья и один серебряный кубок. И такого рода сделки не были редкостью. 
Но кроме таких специальных бирж в каждом голландском городе были превращены в своего рода миниатюрные биржи все трактиры, кабаки и пивные, и все любители поиграть в карты, в кости - любители сильных ощущений превратились теперь в отчаянных игроков в тюльпанные луковицы. При этом, если заключенная в одном из таких кабачков выгодная сделка приносила всем заключившим ее хороший барыш, то в нем устраивалась богатая пирушка, в которой первое место принадлежало хозяину. И как ни странно может показаться, но в таких местах составляли себе иногда хорошие состояньица и бедные швеи, штопальщицы кружев, прачки и тому подобный люд. Наконец, для того чтобы разжечь еще более страсть к этой игре, города вроде Гаарлема, Лейдена назначали от себя громадные, достигавшие нескольких сот тысяч гульденов, премии за выведение тюльпана какого-либо известного цвета и величины, и в случае осуществления этой задачи выдача награды сопровождалась такими великолепными празднествами, на которые народ стекался со всех самых отдаленных окраин в не меньшем количестве, чем на праздник въезда или коронования государей. Так, до нас дошло, например, описание празднества по поводу присуждения премии за выведение черного (черно-лилового) тюльпана. В празднестве этом принимал участие сам принц Вильгельм Оранский. "15-го мая 1673 года, читаем мы в этом описании, рано утром в Гаарлеме собрались на это торжество все гаарлемские общества садоводства, все садоводы и почти все население города. Погода была великолепная. Солнце сияло, как в июле. При торжественных звуках музыки шествие двинулось по направлению к площади ратуши. Впереди всех шел президент гаарлемского общества садоводства М. ван-Систенс, одетый весь в черно-фиолетовый бархат и шелк (под цвет тюльпана), с громадным букетом; за ним двигались члены учебных обществ, магистрата города, высшие военные чины, дворянство и почетные граждане. Народ стоял по бокам шпалерами. Среди кортежа на роскошных носилках, покрытых белым бархатом, с широким золотым позументом четыре почетных члена садоводства несли виновника торжества - тюльпан, красовавшийся в великолепной вазе. За ним гордо выступал выведший это чудо садовод, а направо от него несли громадный замшевый кошель, вмещавший в себе назначенную за выведение этого тюльпана премию города - 100.000 гульденов золотом. Дойдя до площади ратуши, где была устроена грандиозная эстрада, вся убранная гирляндами цветов, тропическими растениями и хвалебными надписями, шествие остановилось. Музыка заиграла торжественный гимн, и двенадцать молодых одетых в белое гаарлемских девушек перенесли тюльпан на высокий постамент, поставленный рядом с троном штадтгальтера. В то же время раздались громкие крики народа, возвещавшие о прибытии принца Оранского. Взойдя в сопровождении блестящей свиты на эстраду, принц Оранский обратился к присутствующим с речью о том, какой интерес представляет для садоводства получение тюльпана столь редкой и своеобразной окраски, и, провозгласив имя отличившегося садовода, вручил ему пергаментный свиток, на котором было начертано его имя и заслуга, и крупную сумму, подаренную ему городом. Восторгам народа не было конца, и счастливца понесли в триумфе по улицам. Празднество закончилось грандиозным пиршеством, устроенным лауреатом своим друзьям и садоводам Гаарлема"... Но среди таких, как бы охваченных бесом наживы людей встречалось немало и истинно увлеченных коллекционеров, которые для того, чтобы обладать единственным на всем свете экземпляром какого-нибудь сорта тюльпана, готовы были пожертвовать всем. Рассказывают, что один такой страстный любитель приобрел за огромную цену единственный, по словам продавца, экземпляр такого тюльпана, и, возвратись домой, узнал, что другой такой же экземпляр существует еще в Гаарлеме. Вне себя от горя он спешит в Гаарлем, приобретает за сумасшедшие деньги этот второй экземпляр, бросает его на землю и, растаптывая его ногами, с торжеством восклицает: "Ну, теперь мой тюльпан -- единственный на свете!" Несмотря на все извинения, на все уверения, что это он сделал без всякого злого умысла, лишь по рассеянности, хозяин не хотел ничего слушать и привлек молодого человека к суду, который и приговорил его к штрафу в 4.000 гульденов, а до полной уплаты штрафа он должен был просидеть в заключении. Словом, страсть к биржевой игре этими луковицами и цена на них достигали таких колоссальных размеров, что голландское правительство вынуждено было вмешаться в это дело и положить конец этой опасной и развращающей народные нравы спекуляции. И вот представители Голландских генеральных штатов, собравшись 27-го апреля 1637 года в Гаарлеме, издали закон, по которому всякие сделки по тюльпанным луковицам были признаны безусловно вредными и всякая спекуляция ими строго каралась. Тогда отрезвленная, отчасти приостановленными платежами, отчасти строгостью выполнения принятого правительством закона, толпа начала мало-помалу охладевать к этой игре. Цены на луковицы начали быстро падать, и вскоре более осторожные, повыручив поскорее свои деньги, спешили благоразумно ретироваться, а более горячие головы, как это и всегда бывает, очутились с потерявшими всякую ценность луковицами на руках. Таким образом кончилась эта беспримерная в летописях садоводства биржевая игра на цветах - игра, повергшая немало людей в полнейшую нищету и обогатившая главным образом только одних аферистов. Интересно, что любопытным памятником этой особенно сильно развившейся с 1634 по 1637 год тульпомании стала надпись, сохранившаяся на плите на стене одного дома на улице Гоора в Амстердаме, гласящая, что стоящие на этой улице два каменных дома (снесенные в 1878 году) были куплены в 1634 году за 3 тюльпанных луковицы. Плита эта была приобретена известным голландским садоводом Креелаге и хранится в его музее. Но если с этих пор тюльпан потерял всякое значение для спекулянтов, для любителей биржевой игры и легкой наживы, то он продолжал оставаться предметом, с одной стороны, восхищения, с другой - порицания для поэтов, писателей и играл немалую роль в эстетике. Всемогущая уже и тогда мода всюду требовала изображения дивного тюльпана. Рисунки тюльпана покрывали все материи, изображения его ткались на самых дорогих брабантских кружевах, появлялись даже на масляных картинах современных голландских живописцев. Образовались даже целые школы рисования цветов, где выдающуюся роль играл тюльпан, и воспоминания об этом культе тюльпана дошли до нашего времени на картинах таких выдающихся художников, как Ван-Хейсум, Ферендаль, Хаверманс, Де-Геер...  Что касается тюльпана в поэзии, то французский поэт XVIII столетия Буажолен написал о нем целую поэму: "Метаморфоза Тюльпана", где он воспевает, подражая Хафизу, чудную, обворожительную девушку, повелительницу его сердца; а Александр Дюма-отец - поэтический роман "Черный Тюльпан", в котором изображает роль этого цветка в Голландии. Но немецкие писатели смотрят на него как на цветок без души, цветок внешней красоты, эмблему пустой, гоняющейся только за нарядами, женщины. Клейст в своем стихотворении "Весна" относится к нему дружелюбнее, но Гёте говорит о тюльпане так: "Не благоговей никогда перед пустым призраком". Вообще немцы всегда относились к тюльпану как-то холодно и даже в насмешку прозвали "тульпе" безобразную пивную кружку; под таким названием она слыла на вечеринках у Бисмарка. С гораздо большей поэзией относятся к тюльпану в Англии, где в сказках он служит всегда колыбелью для маленьких эльфов и других крошечных фантастических существ. Так, в Девоншире есть сказка, в которой рассказывается, что феи, не имея колыбелей для своих малюток, кладут их на ночь в цветы тюльпанов, где ветер качает и баюкает их. То, чего не в силах были сделать ни сила, ни заклинания -- делает веселый, беззаботный смех ребенка среди цветов, так как детство -- действительно единственная пора всей нашей жизни, когда проглядывает временами настоящее счастье. По материалам книги Н.Ф. Золотницкого "Цветы в легендах и преданиях" , М.,1913. 
|
