Homo Ludens

Великий князь Александр Ярославич Невский и брат его, князь Галичский Даниил Романович

Историческая хроника в двух действиях

Пролог

Действуют:

Даниил Романович, князь Галичский

Мстислав Георгиевич, сын Великого князя Георгия Всеволодовича
Всеволод Георгиевич, сын Великого князя Георгия Всеволодовича
Владимир Георгиевич, московский князь, отрок, сын Великого князя
Великая княгиня, жена князя Георгия
Ярослав Всеволодович, брат Великого князя Георгия Всеволодовича
Василько Константинович, племянник князя Георгия

Кирилл, епископ Ростовский
Петр Ослядюкович, воевода
Снохи и внуки князя Георгия

Народ, священники, монахи, толмач

Татары:
Батый, хан
Орду, воевода хана
Кадан, воевода хана
Судай-Багадур, воевода хана
Бастыр, воевода хана
Темники

2 февраля 1238 года У стен Владимира.. Ворота заперты, вежи укреплены, на стенах -- стражи.. Два вала перед стенами Владимира, меж них -- болонья. За стенами кромного города виднеются зубчатые башни внутренних стен Детинца и прекрасные чудные купола золотой соборной Богородичной церкви, маковки теремов княжеского дворца. Вооружение русских: топоры,мечи или сабли, щиты, шеломы.

Татары на конях в отдалении.. У Золотых ворот -- Батый, Орду, Кадан, Судай-Багадур, Бастыр, темники -- спешенные, вооруженные луками, персидскими или кавказскими кривыми саблями. Роскошная палатка Батыя, переносная, тут же разворачивается в отдалении.

Батый делает знак рукою, к нему подводят толмача, русского.

Толмач (громко кричит вверх): Эй, кто-нибудь, откликнись!

Стражник: Будь проклят, пес окаянный, сыроядцам предавшийся, христианам с тобой говорить не пристало…

Батый нетерпеливо показывает толмачу и что-то говорит

Толмач: Великий воевода великого хана татарского, могучего правителя полумира, хан Батый, хочет говорить с великим князем Георгием Всеволодовичем.

2-й стражник: Много чести для тебя и твоего хозяина с великим князем Георгием говорить. Да и нет его ныне в городе -- в Ярославле он -- окаянных бить будет и гнать со святой Руси до поганого их татарища.

Толмач опять говорит с Батыем

Толмач: Москва сожжена, пусть придут сыновья князя и жена его на князь Владимира взглянуть. Великий воевода Батый хочет мира -- только дани требует и сдачи города, никто не будет убит, коли город сдадите, ибо весь мир -- удел татарского хана. А Москва не сдалась -- и вот, в пепелище лежит…

Стражник убегает

Два татарина подводят за плечи, со связанными руками, в тряпье, измученного, изнуренного отрока, юного Владимира московского

Возвращаются стражник с великою княгиней, воеводой Петром Ослядюковичем, князьями Мстиславом и Всеволодом

Княгиня: Ой, дитятко мое ненаглядное! (чуть не прыгает со стены, воевода ее удерживает)

Толмач (князю Владимиру): Скажи, княже Владимир, какова сила татарская? Где Москва твоя? Научи мать и братьев отдать город Батыю (татарин щекочет саблей тонкую шейку Владимира) хоть бы за жизнь твою юную!

Владимир: Матушка родная, братья мои милые! Не верьте ни одному их слову лживому -- все погань и ложь, лицемерие… И жестоки они, и безжалостны, и нет в них ни души, ни чести. Не сдавайте им Владимира Великого, престольного, прекрасного, а обо мне не мыслите -- умру с честью, внук Мономахов, за святую Русь, за веру свою…

I

Мстислав: Эй ты, тварь продажная, передай твоему хозяину, что мы с братом Всеволодом сей же час дружину выводим на бой смертный -- бой вечный! Нет нам сговору ни на этом свете, ни на том. Нам, хоть и пораженным, -- рай, а вам, хоть и победившим, -- ад.

Братья и воевода уходят со стены. Татары сворачивают палатки, отходят к лесу

Отрок Владимир (издалека, из лесу): Матушка, прощай, родная, прощайте, братцы родные… Княгиня: Скоро свидимся, дитя мое, пред Богородицей, заступницею!

Картина I I

Пожар над слободами и пригородами Владимира, горит окольный город. Зарево над заснеженными лесами, еще ярче горят купола Богородичной церкви. Слышен бой жестокий. Люди со скарбом бегут в Детинец, приоткрыты ворота, их охраняют стражники, пропуская народ.

Монах (крестясь): Нет, видно за грехи наши -- конец Руси настал…

Купец (ему в воротах отвечает): Эх ты, маловер, грехи грехами, а Русь Русью. Хоть и без Владимира, а и все мы вместе. Лучше гляди, где б оружием разжиться -- князья рать кличут, видно, дружины не хватит…

Два гридня княжеских проносят тяжелораненого князя Всеволода, кладут у ворот на скамью. Выбегают мать- княгиня, жена Всеволода и жена Мстислава. Мать молча опускается на колени, берет в руки его окровавленную голову. Молодые женщины плачут. Подбегает народ, кто плачет, кто молится.

Всеволод (очень тихо): Священника… Мать, отцу скажи, мы с братом, как могли, спасали город, мы не сдали его…

Вбегает Мстислав, за ним дружинники

Мстислав: Закрывайте ворота! Скорей!

Хватает брата на руки, бежит в ворота. За ним валит народ Ворота закрываются. Появляются татары. Давешний купец не успел проскочить, хватает меч Всеволода, рубит татар направо и налево, долго, пока сам не погибает

Картина I I I

В Богородичной церкви Владимира. Роскошно убранный иконостас, золото, паникадила серебряные, высокие своды, просторные нефы. Масса народу. Всеволод лежит у алтаря на скамье, мать держит его голову. Его жена, дети, Мстислав с семьей, весь народ -- на коленях. Архиепископ благословляет воеводу, Петра Ослядюковича.

Петр (Кланяясь всем, на все четыре стороны): Люди русские, православные, идем на последний, смертный бой, не ждите нас -- погибнем со славою. За веру христианскую, за Русь любимую. Молись, святой отец, молитесь все, православные, а наша молитва за вас Спасителю -- смертный бой врагам!

Выходит из церкви. Раненый Мстислав, хромая уходит за Петром. В церкви почти нет мужчин, одни женщины и дети. Архиепископ сам запирает тяжелые двери. Все, кто в церкви, громко поют литургию. Нарастает шум битвы. Все поют литургию. Вдруг церковь наполняется дымом, раздается плач детей, слышны крики задыхающихся в дыму людей и громкое пение литургии.

Занавес

Картина IV

Густой Шеренский лес. Походная ставка Батыя. Его палатка. Татары готовят еду, разговаривают, смеются. Март, начало. Чувствуется свежее дыхание весны, жизни, пробуждения. Батый сидит на ковре перед палаткой.. Перед Батыем связанный, избитый, измученный Василько Константинович, молодой, удалой, ослепительно красивый: русые кудри, смелые серые очи, большой лоб, выразительный рот, статный, крупный, сильный. Одежда княжеская изодрана.

Батый: Развяжите его.

Василько освобождают от пут.. Батый любуется им. Василько потягивается, смотрит в голубое небо, на хрупкие лужи, вслушивается в пение птиц Яркие лучи солнца освещают лес.

Батый: И хорош же ты, князь! и удал! Из князей -- князь. Что -- жить хочешь?

Василько: Как не хотеть, татарин… Хочу. И ты хочешь. И всяк хочет. Даже тварь божья -- козявочка, пробудится букашка, как солнышко пригреет, и живет. Жизнь -- солнце.

Батый: Хорошо говоришь! Жаль мне тебя -- люблю смелых.

Василько: А мне жаль тебя -- не знаешь ты, ворог, что окромя смелости еще честь и благородство есть. Что смелость без души? Опять же, жизнь без солнца. Ночи мрак.

Батый: Как ты меня-то не боишься? Я твоего дядю родного, великого князя Георгия, разбил на реке Сити и обезглавил, братьев твоих погубил, и страну твою, и тебя полонил. А ты -- не боишься…

Василько: Кого ненавидишь -- не боишься. Да и что ты? -- буря, слепая, несмысленная буря. Буря пройдет, а мир останется.

Батый: Где мир?

Василько: В душе, в Боге, в Христе.

Батый: Хочешь, князь, я тебе жизнь подарю?

Василько: Ты? Без Его воли ни один волос не падет. Вы храм разрушить мните, а я его в три дня воздвигну.

Батый: Как это?

Василько: А так -- смерти нет. Есть только жизнь. Смерть Христос победил, и нас спас, ибо мы в Него веруем.

Батый: А как славно дрался ты -- лучших воевод моих порубил!

Василько (потягиваясь): Надоел ты мне… Мир -- удел человекам, по образу и подобию созданным…

Батый: А пойдешь ли мне служить? А откажешься ль от веры своей, от Руси своей? Большим человеком будешь, если закон наш примешь. Смотри: весна звенит, птицы поют, лед трещит…
Хлопает в ладоши -- из палатки выводят необычайной красоты турчанку, грациозную, нежную, черноокую; потом уводят
Смотри -- тебе под стать. Татарином будешь? Цена жизни… Солнца…

Василько (плюет ему в лицо): Надоел ты мне, поганый. Это тебе за род мой, за Рюриковичей, за святую Русь, за честь поруганную -- нет нам ни мира, ни разговора (снова плюет).

На него набрасываются татары, выворачивают суставы, бьют. Батый спокойно смотрит на это. Василько в крови падает, смотрит в небо.

Батый: Собаке -- и смерть собачья.

Василько (спокойно): А человеку и смерти нет (закрывает глаза).

Батый: Не хоронить. Пусть так гниет, пес…

Уходит в палатку, тронув ногой труп Василько. Яркие лучи солнца.

Картина V

Горница в монастыре, в Ростове. Низкие сводчатые потолки. Лари с книгами, утварью дорогою. Но мебель -- скамьи и столы дубовые. Окна низкие, небольшие.
Ярослав Всеволодович и епископ Кирилл. Ярослав в богатейшем княжеском платье сидит, низко опустив голову, обхватив ее обеими руками. Кирилл в облачении, стоит.

Кирилл (тихо): Ехал я, княже, из Белозера, коня сдерживал, ибо и конь думу мою чует, ехал и мыслил страшное. Вот она, Сить-река, сейчас блестится тонким серебром за деревьями, а там-то… все по берегам люди ратные, русские -- побиты, порублены лежат… Знал -- откроется неведомое, жуткое, сокровенное -- и узрел… Сожгли весь народ володимерской в соборной церкви, всю семью брата твоего, Георгия Всеволодовича, Мономаховичей, сожгли и со священством и с народом православным. Да и не был ли Господь (возвышает голос) прав, обрушив гнев свой на нас толикий? Не предал ли на смерть и казнь князя великого за то, что бросил в беде Рязань, и почитай весь род их вырезан, и народ, печален, в леса убежал… редкий спасшийся… И церкви пожжены, и городов -- нет боле. И Юрий-то Рязанский, и князья Пронский и Коломенский, и Муромский…А цвет и солнце наше -- Олег Ингварович Красный жестокой смерти предан надругательской… А брат твой в гордыне своей отказал им в подмоге-помощи. Да и не все ль едино -- Олеговичи или же Мономаховичи? -- коли все Рюриковичи, коли и земля, и вера одна -- русская?
Останавливается против Ярослава, поднявшего голову и сжавшего кулаки, уже привставшего с места
И проклял я, князь, брата твоего в сердце своем, и весь род ваш, Всеволодовичей. И смутилося сердце мое, и напал гнев на меня и горе.
Ярослав медленно встает против него со сжатыми кулаками, медленно их поднимая и занося над головой епископа, который ниже князя чуть не головой
И открылось передо мною поле -- берег реки, и подул мне в лицо ветр весенний, лесной, и увидел я тел великое множество (тихо-тихо) -- и ехал по ним, и конь мой об них спотыкался, князь. И вдруг -- стал как вкопанный! И сердце во мне остановилося -- и глянул я вниз, и увидел князя Георгия, порубленного, а узнал лишь по одеянию. Голова ж его, откатившися, у куста ракитного, против глаз моих лежала… И не дожидался я уж и свиты своей, а, как безумный став, слезши с коня-то, поднял голову княжескую и в суму себе положил. А тут и свита поспела -- тело забрали… (Ярослав плачет) И вот ныне погребли мы его с тобою в Ростове Великом, а что завтра с нами станется… (садится, крестится) Господи, оборони Русь, не дай ей погибнуть совсем, в небытие уйти, оставь ее и в потомках наших имя сохрани ей, язык и веру! (Снова крестится) Одна надежа -- ты, князь. Ты да Даниил Галичский. Нет боле у Руси защиты. И не знаю, сын мой, что сказать тебе -- силой силу Батыеву не переломишь. Тут мудрость змия надобна…

Открывается дверь, входит Даниил Галичский. Даниил крестится на иконы, подходит под благословение Кирилла, кивает Ярославу.

Даниил: В церкви был. За упокой сам отмаливался. И за себя, и за Мстиславушку, тестя, да простит ему господь Калку.

Ярослав: Господь добр -- простит. Простит ли Русь? А я так не праведен -- и проклят будь твой Мстислав и с половцами. Эх, Данила, жизнь твоя -- сказание. Большой чести ты человек. Был бы ты при Калке постарше, хоть как ныне, может, и не так все обернулось… А себя-то, себя виню! (Закрывает лицо руками)

Даниил (обнимает его): Любезный родич мой! Не о том мыслишь -- прошлого не воротишь. Русь спасать надобно. Есть у нас Киев и Новгород, и Галич, и Ростов, есть и братья наши -- христиане…

Кирилл (с сомнением): Ох, не обольщайся, Даниил Романович! Лукавы паны -- не помогут, коли мы веры не продадим. А продадим веру -- продадим Русь!

Даниил: Святой отец! Есть и ложь -- во спасение. А с поганью -- биться -- насмерть стоять.

Ярослав: Помысли, что говоришь, Данило, где силы взять? Все -- в усобицу, всяк за себя был, а теперь полгосударства в развалинах. Нет, нет у нас сил на бой…

Кирилл: Когда римляне иудеев побили, а Тит Флавий Иерусалим взял, собралися еврейские мужи -- веры столпы и, разбросанный, разрозненный народ верою скрепили, нерушимо… Путей много для владеющего разумом… Разум человекам для руководства дан, ибо божий промысел неисповедим, а мы волю-то свободную имеем.

Даниил (ходит по горнице): И то -- правда, и се -- правда. А цель одна -- очистить Русь от поганых.

Ярослав: Южная Русь Калку забыла, в усобицах грызется. Знаю, трудно тебе, князь Данило, но -- спасай Киев. На твоей он руке -- как камень яхонт лежит -- выронишь -- не найдем али расколем.

Даниил: Что смогу -- сделаю. Но у меня ведь и венгры, и литва, и ляхи, и проклятый Мишка Черниговский со своим сыночком, да и Ростислав Мстиславич на Киев зарится, проклятый.

Кирилл: Ты, Ярослав, принимай великое княжение -- возрождай Владимир. Ты, Даниил, Киев спасай, да об себе помысли -- сам в Киеве не оставайся. Ибо (крестится), да простит меня Бог, Русь -- не Киев, Русь -- народ, язык да вера. А ты на их оборону нужен, нужней нет. Да хранит вас русский Бог, князья русские.

Благословляет обоих

Занавес

Действие 1

Александр Ярославич Невский
Великий князь Ярослав Всеволодович, отец князя Александра
Даниил Романович, князь Галичский
Василько Романович, князь Волынский, брат князя Даниила
Инокиня Анна, мать князей Даниила и Василько, вдова князя Романа и дочь великого князя Рюрика
Ростислав Михайлович, князь Черниговский

Кирилл Белозерский, митрополит всея Руси
Архиепископ Волынский Иоанн
Архиепископ Новгородский
Пелгусий, воевода ижорский
Дмитрий, воевода князя Даниила Романовича, защитник Киева
Дамьян, тысяцкий Даниила
Андрей, дворский Даниила
Мирослав, Даниилов дядька-воспитатель
Ратмир                          отроки
Миша                            из дружины
Яков Полочанин          князя Александра
Сбыслав Якунович      Ярославича
Савва                              Невского
Новгородский посадник
Новгородский тысяцкий


Шведский посол 1-й
Шведский посол  2-й
Посол папы Григория 1Х, папский легат, монах-бенедиктинец
Рыцарь ливонский
Филипп, мятежный галичский боярин
2-й мятежный галичский боярин

Картина 1

13 июля 1240 год, Новгород Великий. Вечевая площадь перед святой Софией. На крыльце, при выходе из храма, на ковре, при открытых дверях храма: архиепископ Новгородский; юный прекрасный Александр в дорогом княжеском платье, окружен отроками Ратмиром, Мишей, Сбыславом Якуновичем, Яковом Полочанином, возле него также Пелгусий, посадник, тысяцкий; перед Александром: два шведских посла, посол папы Григория 1Х держится поодаль, отдельно стоит рыцарь Ливонского ордена в белой мантии с черным крестом. На площади толпа новгородцев.

Шведский посол 1-й: Ваше величество! Господа магистрат! Народ новгородский! Последний раз повторяю вам условия сиятельнейшего светлейшего ярла Фолькунга, зятя короля шведского, ярла Биргера, а также папы Римского, главы католичества, его святейшества Григория 1Х.: 1234 года победа отца вашего, князя Ярослава Всеволодовича, под Юрьевым и наложение дани на всей его воле считаются нами незаконными. Король шведский претендует на земли финнов и эстов, которые дань платят Новгороду; а также объединенный орден Ливонский рыцарей христовых меченосцев и Святой Марии Иерусалимской, чей представитель также здесь, выступают на защиту Владимира Псковского и требуют Изборск и Копорье. Но можем и мирное соглашение заключить при одном главном, наиглавнейшем условии, князь…

Вперед выходит монах-бенедиктинец, посланник папы

Монах: Если ты, князь Новгорода и Пскова, Александр Ярославич, магистрат города, твоя дружина и дума, и весь народ твой примут праведную и истинную веру католическую.

Шведский посол 2-й: Нет -- война. Корабли ярла Фолькунга вошли в устье Ижоры, и путь их лежит на Ладогу -- к Неве. Рыцарь: Помысли, князь, сколь Русь ослаблена татарами!

Сильное волнение в народе. Архиепископ оборачивается всем корпусом к юному князю и глядит в глаза ему. Александр успокаивает его легким движением головы и оборачивается к послам, делая им нетерпеливый величественный жест, чтоб замолчали. Затем обращается к площади.

Александр: Господин Великий Новгород! Дружина моя славная! Господа послы! Никогда русский князь не сменит веры отцов своих. Никогда, пока дышит он и рука его меч держать в силах, не отдаст он земли своей. Толковать нам не о чем. Встретимся в бою.

Оживление в народе. Послы уходят, сопровождаемые смехом и недоброжелательными возгласами

Александр (крестится на собор и колокол, кланяется народу на четыре стороны): Тысяцкой и посадник новгородские! Собирайте рать! А как прибудет сторожевой полк из первых ратников -- на Неву слать! Я выступаю сегодня с дружиною и городовым полком новгородским. Полк правой руки поведет тысяцкой, полк левой руки -- Сбыслав Якунович. Нет у меня времени ждать ни от отца помощи, ни от земель новгородских и псковских. Но иду я за святую Софию, да поможет она нам, новгородцы! Бог не в силе, бог в правде!

Возгласы: Да здравствует господин Великий Новгород! Мы с тобою на смерть, батюшка князь! Слава князю Александру!

Занавес

Картина II

Берег Невы, ранее утро 15 июля. Вдали -- корабли шведов, шатер Биргера. В лагере Александра - дружинники спят, кто в палатках, кто на траве, вдалеке видны часовые. Александр сидит на берегу, обхватив руками колени. К нему подходит Пелгусий.

Александр: (вздрогнув) Ах, то ты! Как ты меня напугал! Садись же. (Пелгусий садится рядом с князем) Знаешь, были полководцы, что ни одной битвы не проиграли в жизни своей. Слыхал про Македонского?

Пелгусий: Нет, дитятко князь, не слыхивал. А судьба Руси в твоей ручке белой, это знаю.

Александр: Его тоже Александром звали… Ну, а если не выдержит рука моя (сжимает руку в кулак, потом разжимает)? Скажи, ты финн?

Пелгусий: Ну, навроде бы…

Александр: Говорят, судьбу гадали хорошо и вы, да и мы, до веры-то истинной. Знаю -- грех, грех и мыслить тако, но у меня малая дружина, у них -- чуть не крестовый поход на Русь. Господи! Прости меня, грешного (крестится), но ты ведаешь -- человек слаб! Даже и тот человек, кто не может быть слаб -- не смеет… Ах, тяжко мне, тяжко. Не за себя боюсь, не себе чести ищу -- не о победе мечтаю. О Руси мыслю, татарами обложенной, ослабленной, об отце, -- что ему стоит Владимирское княжество поднять! И людей вернуть, кто уцелел, и от трупов города очистить, и к жизни вернуть, и научиться татарам же кланяться… Ах, смогу, смогу ли за любимую родину поклониться, эх, хватит ли мне на то силы -- знаю, рожден для славы, знаю, чувствую, а время смутное, страшное…

Пелгусий (медленно, торжественно): Великий князь мой, Александр Ярославич! Вчерашней ночью не заснуть мне было -- молился горячо я, не волхвовал, не гадал, молился, господа молил за Русь, за тебя. И вдруг вижу: плывет ладья чудная, гребцы в ней как бы и незримы, а два юных витязя в пурпуровых одеждах стоят. И мимо меня уж проплывает челн тот, как слышу явственно: "Борис! Брат! Поможем сроднику нашему Александру. Предстанем за него с мольбою ко Спасителю". И скрылось все… Не иначе -- Борис, Глеб… Александр (вскакивает): Ах, Пелгусий, сон ли то, явь ли то, а только за нами сейчас и Новгород, и Псков, и Волхов, и Владимир, и Киев, и те города, кои будут потомками заложены и именами русскими названы, а за нас -- предки наши, те, что землю эту именем своим назвали и прославили. Знаю теперь -- победа!

Слышны трубы шведские, сигналы к бою. Вскакивают дружинники, Пешие строятся в два полка с хоругвями.

Александр (дружине): Отроки мои милые! Братья мои новгородцы! Стоим мы насмерть -- за веру, за Русь, за язык наш! Нет нам с этого места сходу -- за нами святая София, с нами правда и честь вечная!

Приближаются шведские полки, начинается рукопашная битва. Александр впереди всех. Отличаются Миша, Ратмир, Пелгусий; отрок Савва с небольшим отрядом прорывается к шатру Биргера, подрубает и рушит его. Это воодушевляет русских, они теснят шведов к реке, те в панике бегут к кораблям. Трупы и раненые на берегу. Дружинники, загнав шведов на корабли, которые поднимают паруса и отплывают, возвращаются молча, отирая пот и кровь, к Александру, который сидит над Ратмиром, покрытым хоругвью, молча.

Александр (поднимая голову): Слава Тебе, Господи! Защита и опора праведности, чести и справедливости! Благодарю Тебя! И вас, любимые братья-новгородцы!

Дружинники (сначала несмело, потом все громче и громче): Вечная слава Александру Невскому, спасителю Руси!

Занавес

Картина III

Соборная площадь Галича Волынского. Даниил и Василько Романовичи со свитой: Андрей, дворский Даниила; Дамьян, тысяцкой его; Мирослав, Даниилов дядька-воспитатель. Несколько народа, мятежные бояре поодаль, в стороне. Даниил укрепляет свою хоругвь на воротах храма собственноручно.

Возгласы из толпы: -- Вот он, князь наш законный! -- Сядь на стол твой отцовский и владей им. -- Ты наш князь, батюшка, и другого нам не надобно.

Василько (глядя на мятежных бояр, грозно): Что, начнем повесть страшную о мятежах, смутах, кровопролитиях, -- так что ль летопись Волынскую писать, а? Али кто-то из вас помыслил, что Батый для вас же и пришел -- грабить да безначальничать, да усобицам потакать? Думаете, я забыл, как извести меня с братом столько раз хотели, как отчину свою же мы из-за ваших козней то у венгров, то у ляхов, то у Белозерских князей оттягивали? Али забыли, что оба мы сыны Романа Мстиславича, того, что захватив Галич, в землю бояр зарывал живьем или четвертовал? А вы-то, вы-то и после всех венгров -- Андрея, да еще Андрея, да после ляхов, да Мстислава Торопецкого, да Рюрикова сынка, все прощены нами с братом бывали… Где ж она, благодарность-то? У, отродье идолово, дьяволы, мятежное семя. Искоренить бы вас, как литву али ятвягов… только имя, что русские, а все друг другу -- вороги, врозь смотрите…

Народ постепенно расходится

Боярин Филипп: Прости, князь, виноваты. Боле не помыслим на вас злого, вы -- наши законные государи…

Другой боярин: Хотите -- милуйте, не хотите -- казните. А кого хотели, того выбирали. Мы, бояре, испокон веку, выбираем какому князю служить, это наше право…

Даниил (с тоской): Да, как и то наше право, чтоб вотчину следующий брат наследовал, а не сын…Вон ляхи к беззаконию идут, хоть и Христова закона, а Литва Миндовгова беззаконная, с той же вольницей смыкается… Сила -- в законе.

Филипп: А закон -- старина.

Другой боярин: И вся недолга.

Появляется архиепископ Волынский Иоанн и одновременно Ростислав Черниговский. Ростислав с ужасом и недоумением смотрит на Даниила и его хоругвь.

Даниил: Что смотришь? Я в честном бою, чуть не в сотый раз Галич на Днестру взял. Больше тебе здесь не бывать. Стыд и позор тебе и отцу твоему, Михаилу, усобничать в глазах ворогов лютых. Губите вы Русь!

Ростислав (архиепископу): Так это как понимать, отец Иоанн? Кто здесь княжить будет?

Даниил: Не того спрашиваешь. Не святой отец то решит, а я один. Вон хоругвь моя, мой Галич, и вся Волынь -- моя и Василькова. Да не как тебе нам ее надобно -- для себя и потомства, а как нам -- народ оборонять, землю хранить.

Архиепископ (переглянувшись с боярами): Что ж, князь Данило, твой стол -- князь законный ты. Василько: Ишь ты -- и честь оказали, окаянные. А ну-ка, Дамьян, Андрей, Мирослав, гоните их взашей! Не станет Даниил Романович и брат его, Василько, руки марать: гнать их -- и вся недолга.

Дамьян, Андрей и Мирослав подходят, взмахивая плетьми

Даниил (останавливает их): Будет, навоевались друг с другом. Ты, Ростислав, убирайся вон! А вас в последний раз прощаю. Такова моя воля.

Ростислав поспешно уходит. Бояре -- вслед за ним. Вбегает инокиня Анна, княгиня, мать Даниила и Василько, бросается целовать их.

Василько: Матушка, родимая, живы мы, здоровы, оба, вот перед тобою.

Даниил: И внуки твои все целы, слава Богу!

Княгиня (плачет и смеется): Сколько ж можно воевать? И литву, и татар, и за отчину свою… Неужели мира не будет?

Архиепископ: Есть времена, княгиня, когда и тот, кто создан давать законы и учреждать правления, лишь воюет. Не мы время себе выбираем, увы!

Занавес

Картина IV

Богатая горница князя Даниила. Даниил, Василько, княгиня Анна, архиепископ Иоанн, Мирослав.

Анна: А помнишь ли, Мирославушка, как я, вдова союзника императорова и папы Римского, бежала ночью, под запертые ворота градские пролезая, ты нес Данилушку, а я Василька малютку, как до Кракова добрались, до Андрея Венгерского… Я ведь только о жизни их мыслила -- не о престолах уж… Мирослав: Княгиня, твои сыновья во всех землях, и не токмо русских, славны и честью, и мужеством, и доблестью. Видно, не зря мы их с тобою, как сокровище народное, сберегали, окромя них ничего и не захватили. Но ты же знаешь, княгиня, князья -- не матери принадлежат, не себе -- Руси.

Даниил: Да, если они князья. За власть отвечать надо -- а можно ею и просто пользоваться токмо, и ничего более.

Анна: Данилушка, так всегда в жизни, не токмо у князей: кто-то живет так, чтоб давать, а кто-то только брать умеет. Князья -- те же люди.

Даниил: Не те же, мать! Они обязаны Русь беречь, как душу свою, а они ею торгуют, как своим барахлом -- платьем или утварью. Вот беда вся! Вот почему поганые нас топчут.

Архиепископ: Не за грехи ли, Даниил Романович, все наказуемся? Аки Содом и Гоморра, царства ассирийские, вавилонские?

Даниил: И так, и не так. Многое -- в руках человеков. И потом: нам не надо знать и видеть плодов трудов наших, но трудиться-то мы обязаны!

Входит боярин Дмитрий, киевский воевода

Дмитрий: Слышал я, князь, слова твои -- все правда. Не для пожатия плодов трудимся, ради трудов честных…

Даниил: Я, Дмитрий, хочу Киев на тебя оставить…

Василько: Я останусь с тобою, Дмитрий. Батый взял уж и половцев: Котян к венграм бежал… Покорил Волгу, Дон, Мордву, Муром, Гороховец, повернул на запад: Переяславль, Чернигов.

Анна: Господи-святы! Бедная Русь! Сколько ж это вдов и сирот, сколько ж это в слезах и в горе исчислить!

Даниил: Матушка, распоряди там все наши вещи собственные -- и мои, и брата, и невесток твоих -- на выкуп пленных русских.

Архиепископ: И из церковной утвари многое отдам…

Даниил: Нет, Василько, ты в Киеве не останешься. Замыслил я одно дело, жизни всей на него не пожалею -- положу. Хочу, коли с русскими князьями не сговориться со всеми, -- хочу христиан соседственных кликнуть: и орден, и папу, и ляхов, и венгров -- всех. А Русь от погани адской очистить! Ты поедешь к венгерскому королю, просить помощи. Киев спасти хочу!

Анна: Данила! Не с ума ли ты сошел -- веру отцов под угрозу ставить… Не убивай меня…

Архиепископ: Можно ведь и игрой да коварством служить, бывает и ложь во благо…

Даниил: А как же, матушка, слезы да кровь русская, что дороже -- они али вера? К вере ж и вернуться никогда не поздно… Наша воля -- главное, волю сохранить!

Дмитрий: Дивлюсь я тебе, князь, и восхищаюсь. Велика ж земля, тебя породившая, благословенна и счастлива мать твоя (кланяется княгине Анне). Сколь замысел твой велик и верен!

Мирослав: Да возможен ли он, дитятки?

Даниил: Возможен или не возможен, а по-иному я жить не стану: отныне цель моя -- всех азиятцев до последнего из Руси выгнать, от нечисти Русь очистить, иначе -- мне и жить не захочется.

Занавес

Картина V

Горница в монастыре, в Ростове Великом.
См. картину V Пролога Александр Невский, его отец великий князь Ярослав Всеволодович, Кирилл

Ярослав: Брата твоего, Константина, мало поганым! Извести, видно, хотят Рюриковичей-то. Меня зовут на Амур.

Кирилл: Не выйдет. Не справиться им с народом, где последний смерд в государственности больше их воевод мыслит. Им только дань брать. Ох, злая честь татарская!

Ярослав (Александру): Ты -- моя надежа, моя жизнь, сынок! На Чудском озере чудо свершил. Бессмертен ты в русской душе будешь, но мне-то ты не тем дорог! Я тебе Русь оставляю, дитятко. Тебе -- не братьям твоим, тебе -- над ними быть всегда. И помни: северная Русь -- главное, святое, спасай -- ни честью, ни лестью не брезгуй. Не Русь для тебя, князя, а ты, князь для Руси, сынок.

Кирилл: (отвернувшись) Да что ты, Ярослав Всеволодович, помирать собрался, что ли?

Ярослав (Александру): Дядю своего, Святослава, не допускай до великого княжения. Андрей пылок, Михаил храбр до удальства, Даниил мал…Ты, ты, ты один -- моя слава и надежа. На тебя глядючи, я смерти не боюсь...

Кирилл: Татары вроде священство гонять не хотят. Терпимы?

Ярослав: Не терпимость это -- коварство. Им, главное, чтоб церковь народ против них не подымала. Корыстны очень, жадны и жестоки. Кара, кара, кара наша. (Александру) Крест наш. А главное, будь христианином -- душу свою, совесть свою береги. Добра не копи -- ибо здесь и ржа точит, и моль ест, на небе копи -- добродетели. Не вернусь я… Я, когда у Батыя был, понял -- не вернусь. Ах, дитятко, у власти-то трудно душу спасти…

Кирилл (крестит Ярослава): Спаси тебя Господь, князь, отврати и мысли черные, и грусть-тоску… Вернешься ты.

Ярослав (нетерпеливо): Нет, не вернусь. Но не в том дело. Берегите Русь -- не себя, не жизнь свою, не честь, не семью и не отчину -- язык и веру. Да еще, сынок, верь князю Даниилу, сколь бы различно он ни мыслил с тобою…

Александр: Батюшка! Ты знаешь, у меня с Новгородом…

Ярослав: Знаю. Воли много он на себя взял, а ты к рукам прибрать его хочешь! Да опять же, осторожней будь -- ты ему нужен, как и он тебе. Уступать надо. Новгород и оборонять надо от немцев, и путь к ним через него иметь. Немцы все татар ближе, сынок… А Новгород богат и волен. Щади его, но и рукой твердою держи. (К Кириллу): Кирилл, благословляй! По мудрости твоей и святости вот тебе сын мой, Александр, не оставь его, а главное --
низко кланяется Кириллу, Кирилл -- князю, очень низко. Александр закрыл глаза ладонями, главное, веры держитесь, веры святого Владимира, Ольги святой, веры не оставьте…

Занавес

Действие 2

Действуют

Александр Ярославич Невский
Василий, князь Новгородский и Псковский, сын Александра Невского
Даниил Романович, князь Галичский
Василько Романович, князь Волынский, брат князя Даниила
Михаил, князь Черниговский
Борис Василькович, князь Ростовский, внук Михаила Черниговского и сын убитого Василько Константиновича,
 племянника погибшего великого князя Георгия Всеволодовича

Кирилл Белозерский, митрополит всея Руси
Архиепископ Волынский Иоанн
Архиепископ Новгородский
Федор, боярин Михаила Черниговского
Анания, посадник Новгородский
Мария, его дочь
Михаил Федорович, новгородец
Домн Путивльский
Воевода Холмский

Плано Карпини, посол папы Иннокентия 1У
Алексий, доминиканец, папский легат
Бурундай, баскак
Татарские численники
Татары, приближенные Батыя и Бурундая
Новгородцы

Картина I

Орда. Ставка Батыя на Волге. Всюду шатры кочевые. Среди них роскошный шатер Батыя Перед шатром изображение Чингиз-хана. Там же, перед шатром, Михаил Черниговский с внуком Борисом, боярин Федор, татары, Несколько поодаль Домн из Путивля. Позже появляется князь Даниил Романович, еще позже хан Батый

Татарин (Михаилу): Ты не можешь войти к хану, пока не поклонишься изображению величайшего из людей.

Михаил: Я -- христианин. И не могу поклоняться дьяволу и его соблазнам. Признаю себя данником вашим, согласен ниже всех ваших сидеть, пусть я -- никто, ничто, но я -- христианин и изображению мертвого человека не поклонюся.

Борис (тихо): Дедушка! Родной! Поклонись! Вспомни, кто они, как они злы и жестоки! Поклонись! (плачет) Я боюсь, ах, как я боюсь…

Михаил: Пострадаю за веру свою, а убеждений не отдам никому, равно и чести моей. (Скидывает с себя платье княжеское) Вот она -- суета мира сего. Хочу муки за правду (замечает, как в глубине сцены появляется князь Даниил и с ужасом смотрит на него)… Данило Романыч! Прости меня! Ох, злая честь татарская! Шел бы я с тобой, а не супротив тебя -- ничего б того не было.

Борис (в ужасе): Дедушка, не надо, не надо, не надо, ох, поклонись идолу, поклонись, ох, поклонись поганому -- не бросай меня! (Рыдает)

Даниил: Все прощаю, брат мой. И бог простит, несчастный Михаил. Ох, тяжко… Ох, больно…

Татары бросаются на князя Михаила, жестоко бьют и связывают. Борис рыдает

Михаил: Видишь ли, Данило Романович, искупаю ли вину перед Русью, перед тобою? Радостны мне муки -- это муки за правду!… Федор (держит рыдающего Бориса): Так, княже, так, терпи, не кланяйся, не льстись, не пресмыкайся, хоть честь, хоть совесть свою спаси…
К нему бросаются татары, отрывают от него Бориса, жестоко мучают, избивают
Слава тебе, Господи, что дал принять мученический венец. Вот он, рай… вот… ангелы… они, вижу, гряду к ним… Ох, тяжко, ох, больно, князь…
Борис рыдает

Даниил (подбегает к Домну): Ты русский? Золотом плачу -- убей его, не дай мучиться.

Домн (мрачно): Не надо платить…

Михаил: Будь они прокляты, эти татары окаянные… Ох, ох, откуда и взялись они…

К Михаилу подходит Домн и вонзает ему нож в сердце. Из палатки выходит Батый, спокойно смотрит вокруг, замечает князя Даниила Борис рыдает над дедом.

Батый: А, князь Данило, что так долго не шел? Аль не признаешь себя данником нашим? Киева-то у тебя боле нет и не будет…

Даниил (опасливо косясь на изображение Чингисхана): Считаю данником… Отправь, хан, мальчика, чтоб он над дедом не надрывался, сделай милость.

Батый: Пусть пойдет к Сартаку
Бориса отрывают от трупа князя Михаила и уводят
Не бойся -- тебя не заставлю кланяться. Не хочешь -- не надо. Пьешь ли кумыс?

Даниил: Раньше не пил. Но, изволь, коли хочешь, так и выпью.

Батый: Вот теперь ты наш, хвалю тебя. Таким тебя и представлял -- гордым и умным. Знаю, не любишь кумыс -- дам тебе вина. Мы сумеем договориться.

Даниил: Надеюсь, хан, что сумеем. Для того и приехал сюда.

Уходит вслед за Батыем в шатер, обернувшись на трупы Михаила и Федора, низко поклонившись им

Занавес

Картина II

Новгород Великий. На площади перед св. Софией архиепископ, посадник Анания, Князь Василий Александрович и лучшие люди: бояре, житые люди, богатые купцы.

Анания: Мужи новгородские! Князь Василий! Два вече -- вот что случилось в Новгороде! Отец твой требует дани татарам. Десятая часть имения, рабов, войска… То есть из трех сыновей одного забирают, да шкуры медведя, да бобра, да куницы, хорька, чернобурой лисицы… У кого нет -- того в рабы, а платить всем поровну, независимо от достатка! У святого Николы стоят сейчас черные люди новгородские, недостаточные, с предгородия да с концов плотницкого и гончарного. Слышишь удары вечевого колокола? Слышите? Бьют у Николы! Их решение -- против Александровой воли идти: стоять за святую Софию и домы ангельские… Дани татарам не давать!

Шум на площади. Потом выходят по одному

1-й горожанин: Дань заплатить, из повиновения Александру не выходить.

2-й горожанин: Новгороду обороны княжьей не лишаться -- не допускать татар грабить город. Лучше платить -- невелика дань.

Слышен шум и огромная толпа черных людей, простонародья, подходит и встает отдельно от житых, богатых новгородцев. Из толпы черных новгородцев выходит Михаил Федорович.

Михаил Федорович: Это вам дань невелика. А нам -- куда как значительна. Не платить.

Из толпы черных горожан слышны голоса

Первый голос: У вас -- золото, у нас -- только честь!

Второй голос: Мы -- господин Великий Новгород…

Третий голос: Дани не платить. Александра с татарами не пускать!

Вся черная толпа: Постоим же насмерть за домы ангельские! За святую Софию! За господина Великого Новгорода!

Архиепископ: Люди новгородские! Люди лучшие и люди черные! Вся Русь разорена, в развалинах, один Новгород цел -- благодаря князю Александру… Он, победитель ордена, унижен в Орде был за Отечество , -- спасая нас от смерти и разрушений. Дадим дань татарам -- поддержим князя.

Голоса одновременно с двух сторон

Житая толпа: Дадим дань! Поддержим Александра!

Черная толпа: Никогда! Не бывать вольному Новгороду татарским данником!

На крыльцо храма, выше всех поднимается молодой князь Василий. Поднимает руку в знак того, что хочет говорить. Постепенно все смолкают.

Василий: Я оставлен отцом моим, спасителем вашим, Александром, -- князем и наместником его. Хотите ли знать мое решение?

Все: Хотим, хотим! Говори, князь!

Василий: Дани не платить. Новгород оборонять и от татар. В случае нужды крайней звать на помощь Орден, или погибнуть с честью за святую Софию, за Ярославов колокол, за господина Великого Новгорода.
Одобрительный шум со стороны черных людей. Неодобрение и недовольство -- со стороны лучших. В это время появляется Александр Невский со свитой.

Александр: (грозно): Сойди-ка, сын непокорный, ослушный, и помолчи, когда я говорить буду! Советников твоих -- всех казню, ни одного не пощажу, а тебя вон вышлю, коли не запру... Как ты мог из родительской воли выйти!

Василий: Но я считаю -- Новгороду дани татарам не платить…

Александр делает знак и дружинники встают между лучшими и черными людьми. Василий уходит.

Александр: Выдать мне головой Ананию-зачинщика.

Голос из толпы: Анания -- посадник!

Другой голос: Остановись, князь, не трогай нашей вольности!

Александр: Лучшие люди новгородские! Не хочу напоминать вам, сколько я сделал для вас -- не к чести мне себя хвалить. Был я в Орде трижды -- и унижен… Отказал мне король норвежцев Гакон в руке дочери своей, Христины, для сына моего Василия -- как даннику татар… Да, уж, злая наша участь -- честь татарская. Мог бы и я пойти на бой с татарами. И -- погибнуть за честь свою! А толку что? Разворуют, разорят, уничтожат Новгород и Псков, и Ладогу, как Торжок, как Киев, как Владимир, Суздаль, Ростов, Рязань? Это ли нам надобно? Нет! Выжить сейчас, выстоять, пусть дань заплатим -- да спасем Великий Новгород. Жизнь чести дороже.

Шум общего одобрения.

Анания: Значит, народ новгородский решает дань уплатить?

На площади появляются татарские послы- численники. Шум, гул, недовольство; в них летят камни и грязь. Татары жмутся к Александру и его дружине.

Михаил Федорович: Предлагаю послать хану подарки -- и тем спасти и честь свою, и Новгород.

Архиепископ: Ох, боюсь, не хватит этого. Ох, боюсь, мало будет -- пожалеете, новгородцы , о своем решении …

Все покрывают шум и крики из толпы

Толпа: Дары хану! Дары! Дани не даем!

Александр: Хорошо! Тогда я ухожу из города с дружиною. Оставляю вас вашему решению и вашей собственной защите в случае прихода татар.

Александр с дружиною и татарскими численниками уходят. Кое-где завязываются потасовки между черными и житыми новгородцами. Вбегает человек, весь в пыли, запыхавшись, видно, что только что с лошади, с дороги.

Человек: Новгородцы! Люди православные! Татарское войско снизу идет… бесчисленное на Новгород… А князь с дружиною от города отъезжают…

Общее смятение. Им пользуются архиепископ и Анания.

Архиепископ, Анания (почти вместе): Платим дань! Платим!

Вся толпа: Вернуть князя! Вернуть Александра Ярославича!

Занавес

Картина III

Горница во дворце князя Даниила Романовича. Даниил, Василько, доминиканец Алексий, Плано Карпини.

Даниил: Дал ли ты, Карпини, знать папе Иннокентию 1У о моих намерениях? И что думает хан Гаюк?

Карпини: Гаюк, князь, хочет идти на Европу. Это его мысль -- завет хана Чингиза осуществить -- забрать весь мир. Такой ответ папе везу. А тебе от папы: ты принимаешь со всем Волынским и Галицким княжествами католичество, а папа поднимает Европу тебе против татар. Ты признаешь папу отцом, и до Всеобщего Собора Греческая церковь не осуждается. Брак брата твоего, Василия, на родственнице признается законным, а ты получаешь титул короля Галиции.

Василько: А что папа на это все? -- Пока войска на поганых в подмогу нам не будет -- католичества не примем.

Алексий: Будет и войско. Папа написал грамоты к Моравскому, Польскому, Богемскому, Чешскому народу. Немецким рыцарям, императору Фридриху. Надо сообща обороняться от татар…

Даниил: Все обязательства в силе только при условии войска. Войска не будет -- не будет и Галиция католическою.

Занавес

Картина IV

Берег реки Буга в виду прекрасного города. Архиепископ Волынский Иоанн, баскак Бурундай. Позже появляется князь Василько Романович.

Бурундай: Что ж твой король-то не явился? Где он? Жалкий король -- ничтожество, дрянь! (Стучит ногами) Думал, Куремсу победил -- татар победил? Нет, до победы над татарами вам еще далеко! (Топает ногами, срывается голосом и жестами) Вы, русские, только строить умеете! Сколько городов твой князь настряпал? (Иоанн молчит, напуган) А вы вот воевать, как мы, татары, научитесь, тогда будете в короли лезть. Что ты молчишь, ничтожный мерзкий старикашка? Недоносок, где твой бог (хватает Иоанна за крест), что он тебя не защитит?

Выбегает, запыхавшись, Василько Романович

Василько: Здравствуй, баскак… что так волнуешься? Дань привезли, да вот тебе и еще данники -- литвы и ятвягов я невесть сколь полонил, тебе все предоставляю.

Бурундай: А где твой брат, король Данила? Его ведь папа Александр 1У короновал? Он -- что не пришел?

Василько: Воевать собирается -- сына будет на сестре герцога Австрийского, Гертруде, женить, а за ней -- Австрия идет.

Бурундай: Все к своим ближе держитесь -- к христианам. А что же ни один папа твоему брату супротив нас войском не помог? Или тоже с нами воевать боится?

Василько: Да мы и не спрашивали, воевода. Нам и данниками хана быть неплохо…

Бурундай: Да? А не врешь ли? Кто города-то понастроил: Данилов, Истожек, Львов, Кременец, Луцк? Да и все их укрепил?

Василько (не дрогнув): А что? Торговые города. Мы из вашей воли не выходим…

Бурундай: А коли так -- хочешь брату жизнь спасти? -- вели сей же час при мне все укрепления снести, и стены, и крепости. А я смотреть буду и радоваться! Смеяться -- вот какие данники у великого хана послушные… А сам с племянником собирайся в поход -- пойдешь со мной в Польшу, на твоих же одноверцев, да на венгров, у кого помощи от нас просил.

Архиепископ Иоанн: Соглашаемся, соглашаемся и не думаем. Князь, мы ведь с тобой согласны?!

Василько (мрачнее тучи): Согласен, баскак. Пока час -- нам слушать, тебе -- приказывать…

Бурундай: А и не будет другого-то часа…

Занавес

Картина V

Лето 1262 года
Владимир Площадь у вновь отстроенной церкви Богородицы полна народу. Через толпу расступающегося в ужасе народа ростовщик Зосима в хорезмийском платье - бывший поп-расстрига, принявший ислам и хорезмийское подданство, и с ним еще два хорезмийца-откупщика под охраной человек пяти татарских баскаков ведут рабов - молодых русских парней и девушек от 15 до 25 лет. Охрана явно мала, и шествие несколько приостанавливается. Их сразу окружает толпа

Голос из толпы: Звери! Когда ж Господь управу на них нашлет, кары все свои, все! Египетские кары…

Женский голос: Детонька моя! Прощай… (рыдает)…

Один из парней-рабов (озираясь): Матушка! Где ты! Где ты! …

Женский голос: Здесь я, Митя, здесь! Сейчас, выберусь… Люди добрые, пустите!

Другой голос из толпы: Проклятые!

Первый голос: Кары египетские, кары на них! Господи …

Толпа угрожающе шумит, Из нее выбирается Мария, дочь новгородского посадника, одета странницей, почти монашкой. Она пристально рассматривает Зосиму и окончательно останавливает продвижение работорговцев сквозь толпу. Одновременно с ней выбирается из толпы еще одна женщина и бросается к сыну в толпе рабов. Баскак останавливает ее коротким ударом в живот; она падает. Мария, не отрывая глаз от Зосимы, медленно поднимает упавшую.

Мария: Люди! Это Зосима! Изверг, кровопийца, палач… Лютый Зосима, расстрига, предатель!

Третий голос из толпы: Зосиму в Ярославле с раската скинули!

Четвертый голос: Я сам видел!

Третий голос: А я сам сбрасывал!

Зосима: Молчать, сволочь русская! Я -- хорезмский купец, подданный шаха, и нет бога кроме Аллаха, а Магомет -- пророк его!

Баскаки полосуют толпу нагайками, Зосима делает шаг вперед.

Мария (резко): Ты -- Зосима. Предатель, Иуда Искариот! Коли нет на тебя смерти, так умирай бессчетное число раз! Сколько раз оживешь -- столько и подыхай!

Толпа гудит. Мария поднимает руку и, после того, как толпа стихает, Хватает Зосиму за руку и крепко держит его руку. Баскаки переглядываются: они в подавляющем меньшинстве и вынуждены выжидать.

Мария: Православные! Клянусь вам Матерью Божьей, Заступницей Руси: человек этот -- Зосима, расстрига, торговец людьми русскими в Орду. И еще клянусь вам, люди добрые, что третьего дня он самый был сброшен с раскату в Ярославле и -- умер мучительной смертью!

Первый голос: Зосима во Владимире!

Второй голос: Иуда!

Третий голос: Сколько ты людей продал?

Четвертый голос: Кровопийца!

Мария (перекрикивая всех): Так чего ждать? Кончать его снова! И всех их!

Толпа набрасывается на Зосиму, откупщиков из Хорезма и баскаков. Рабы разбегаются. Непрерывно звонит колокол. Занавес

Картина VI

Горница в великокняжеском тереме Владимира. Через распахнутые окна, выходящие на площадь, доносится гул толпы и непрерывный звон колокола.

Нарочито медленно и спокойно входит Александр - одет по-дорожному и вооружен. Нарочито медленно идет к окну, подходит, стоит и долго смотрит. Отходит от окна, так же медленно идет к иконам, крестится, садится под них. Отирает лоб, медленно встает, сбрасывает мантию-корзн на лавку, идет к двери.

Входит Даниил Галичский, крестится на иконы.

Даниил (обнимая Александра): Здравствуй, брат. Хмур ты… не ко времени бунтуют здесь.

Александр: А что здесь ко времени, Даниил Романович?

Даниил: (садясь): Когда-то епископ Кирилл меня и отца твоего благословлял спасать Русь. Я -- за себя, ты -- за отца, что мы спасли?

Александр: Ты -- ничего не спас, Даниил Романович. Хотя спасал честно. Я спасаю. Что выйдет -- не знаю.

Даниил: Так и ты не спас, Александр Ярославич… Той Руси, что до татар была, не бывать ей боле. А что останется нашими усилиями -- то другой, новой Русью будет. Татары уйдут…

Александр: Когда еще! До того дожить надо! А это непросто… Мне -- всяко -- не дожить…

Даниил: Да ты моложе меня, намного! Что это ты о смерти!

Александр: Я не боюсь ее. И не жду. Я всегда к ней готов. Опять же, в четвертый раз в Орду еду. Ты ведь знаешь, что это значит…

Даниил: Знаю… Злая наша честь -- татарская…

Александр: Города твои порушены, крепости срыты, а дорога ляхам к южной Руси легка… Ты жив -- одно, тебя не станет, Даниил Романович, не знаем, что будет.

Даниил: Ты немцев отогнал, ты против папы стоял, всегда за православие -- и (вздыхает) Бог свидетель мне! ты -- прав. Осторожен ты, умен, ловок. Вернешься опять, Александр Ярославич, из Орды, брось злые мысли, гони их от себя… Обхитришь их, откупишься.

Александр (подзывая Даниила к окну): Смотри. Они все ушли, их нет! Тишина. И только этот лежит, Зосима… откупщик… Мертвый. Нет, Даниил Романович, от смерти не откупишься. Только дело до конца доводить надо -- отступать мне некуда.

Даниил: Знаю. Да и мне что же сказать-то, брат? Я крепости снова строить стану. Мы оба правы.

Александр: Так не бывает…

Даниил: Бывает. Если все остальные -- за себя, в усобицу (ходит по горнице, сжимая кулаки), брат на брата татар ведет, брат брата татарам предает!

Александр (живо): Вот потому-то они и не уйдут скоро, вот потому-то и есть наша участь такая как есть -- злая честь, татарская!

Занавес

Картина VII

Под стенами Холма. Бурундай со свитою, Василько с дружиной. На стенах города воевода, стража.

Бурундай (веселится, доволен): Ну, вот, молодец, князь! Все города снес, все стены разрушил -- один Холм торчит. Но мы и его сей же час…

Василько: Что же, пусть так… (громко кричит воеводе) Эй, воевода Холмский, выдь на стену, ближе! С тобой князь Василько говорить станет.

Воевода: Что тебе?

Бурундай внимательно следит за князем.

Василько: А то, что стены, укрепления, башни, валы и болоньи -- все рушить надо. Я тебе приказываю. Да сюда смотри!
Набирает полные горсти камней и с силой бросает их об землю Вот так! Вот так! Понял ли, Данила тысяцкий?

Воевода: Понял, князь. Город этот короля Галичского, а ты -- предатель, коли рушить его требуешь (с силой бросает камни). Так и разрушу… Города я не сдам, пусть твой баскак берет, коли сможет.

Бурундай (разъяренно): Да где же мне такой крепкий город с таким малым отрядом взять? (Внимательно смотрит в глаза Василько): Ничего, из польского похода вернемся -- и Холм разрушим (смеется). А от других-то городов ничего не осталось, ничего… (смеется)

Василько: Да, один король Даниил Романович. Так он один и остался…

Занавес

Картина VIII

Даниил и Василько в той же горнице даниилова терема

Даниил: Поезжай с ним, брат.

Василько: А легат папский?

Даниил: Вон выгоню. Зачем они мне, пока Русь поганые топчут. Нет от них помощи -- не союзники они.

Василько: Города на севере восстали -- Владимир, Суздаль, Устюг... Зверей туда напустили -- откупщики… мало -- местные у татар право на дань откупили, три шкуры дерут, в рабство людей уводят…

Даниил (стонет): О, господи, господи… Всю-то жизнь бился я об этих татар, да об немцев, да об литву, а Руси ни силы, ни послабления от врагов нет…

Василько: Эх, брат, и все же не зря мы и бились, скажется это в грядущем времени. Ничто даром не пройдет, никакой подвиг…

Даниил: И как-то там теперь Александр? Святой он, Александр-то, святой любовью Русь любит. Истинно говорю тебе -- святой. Да вернется ли? Отца его отравили там, да у нас и братья друг на друга наветы татарам шлют, да и на города свои приводят -- чего же ждать, на что надеяться?

Василько: Тяжело у тебя на душе. А только я знаю одно: времена меняются, а судьба тех не обходит, кто терпеть не просто умеет, а вытерпливать учится…

Соборный храм в Ростове Великом. Митрополит Кирилл служит молебен.

Кирилл: Дети мои милые! Знайте, что зашло солнце земли русской -- умер Александр Невской…

Народ (с плачем): Уже погибаем!

Кирилл: Поехал он отмолить землю русскую от беды, в последний раз, великий князь наш, радетель! И вот -- нет его, молодого, прекрасного, чистого. Принял он пред смертью схиму -- быв и монахом, и воином, никем не побежденным, и государственным мужем ума небывалого! Золото и серебро свое на выкуп пленных из неволи татарской -- сам возил. И недаром говорили про него и магистр орденской, и баскак татарской: что ни слышал о нем -- все правда, нет подобного этому князю! Молимся ныне не токмо за упокой души его -- ждет его чин ангельской, молимся за Русь. О ней он до конца мыслил, для свободы и достоинства ее и жил он, и умер.

Занавес

Конец

Н. Гарниц