Точка зрения

Говорят, что история не повторяется. Что это утверждение также верно, как и другое: история не знает сослагательного наклонения. Обе эти аксиомы «не работают» на русской исторической почве. Вероятно, мы живем в другом историческом измерении и подчиняемся другим законам другого исторического пространства. И это будет продолжаться до тех пор, пока мы не организуем свою политическую систему для жизни, а не для светлого будущего...

Репризы истории

    Может быть, где-то там, на далеком вольном Западе, интересно было бы на досуге пофилософствовать по разным поводам, о «нищете историзма», к примеру. Но это там - ... А мы живем здесь. На нашем конкретном географическом пространстве, среди отеческих лесов, полей и рек. Там уже такой постиндустриальный мир сотворен, что некоторые обманувшись, решили, что и история завершилась, и теперь не знают, бедняжки, как им время скоротать.

    У нас все не так, все на особицу. История у нас в полном разгаре. А там, где она в разгаре, случаются разные непредвиденные и невольные ошибки, промашки, повторы, одним словом, исторические парадоксы. Некоторые наши прогрессивные общественные деятели и журналисты в прогрессистком угаре несколько забежали вперед, уже думают, что живут там и пытаются нас подтянуть к переводовому образу мышления - так уж хочется им ощутить себя не среди родных просторов, населенных голодным обывателем, а в прекрасном западном монплезирчике. Они все время твердят, словно гипнотизируют нас: «История не повторяется!»

    Создается впечатление, что умные и уважаемые люди, как маленькие дети, топают ножками и закрывают ладонями лицо, уверенные, что если они отвернутся от чего-либо страшного и неприятного, то его и не существует. Дело же обстоит совсем не таким легким и приятным образом. История повторяется. И повторяется со страшным однообразием -- от эпохи к эпохе, от поколения к поколению. То ли человечество скудоумно, а Бог слишком терпелив и раз за разом подводит нас к одним и тем же граблям, каждый раз надеясь: а вдруг поймут, сопоставят с историческим опытом? То ли бог нас так презирает, что не поистратился на изобретение новых «технологий» в обращении с нами -- все равно де они ничего не поймут. Тем не менее факты неутешительны. Рассмотрим некоторые из них.

    Параллель первая: Великая Отечественная война 1812 года и Великая Отечественная война 1941 -- 1945 годов.

    Всем известно, что обе войны были неизбежны из-за претензий на передел влияния в мире и претензий на господство в этом мире сначала Франции, затем Германии.

    Всем известно, что наша власть, предвидя неизбежность войны, и в том, и в другом случае вела себя подобно тем малышам, что прячутся от буки в угол и закрывают лицо -- только не ладошками, а позорными соглашениями. В первом случае, это был Тильзитский мир, во втором -- пакт Молотова-Риббентропа.

    Далее, всем известно, что власть наша, как всегда, растерялась от вероломного и непорядочного поведения таких еще совсем недавно приятных собеседников и не сумела овладеть ситуацией на театре военных действий. А это каждый раз приводило к потере огромных территорий и разрушений на них, к массовым жертвам и страданиям среди мирного населения, а также к реальной угрозе утраты государственности и национальной независимости.

    Затем, всем известно, что ошибки французского и германского руководств, повторялись почти дословно. Гитлера словно кто-то зомбировал специально, чтобы он вслед за Наполеоном мечтал о славе Македонского -- омыть сапоги своих солдат в Индийском океане, протопав туда через Московию, а за Великобританию приняться позже. Все знают о генерале по имени Мороз, а растянутых тылах и т.д. и т.п..

    Всем также известно, что благодаря этим ошибкам население нашей страны сумело спасти положение и защитить себя. Именно оно -- простое и знатное, бедное и богатое, вольное и крепостнически-зековское, забитое и замордованное, именно оно встало, как один человек. И началась «война народная, священная война». «Дубина народной войны» по образному выражению Л.Н. Толстого не только гвоздила непрошенных гостей, но на время вправила слабые мозги даже нашим правителям. В первым случае был востребован нелюбимый Двором и забытый князь Кутузов, во втором -- опальный маршал Жуков. В обоих случаях власть поумнела ровно настолько, что до времени закрыла глаза на народную инициативу -- партизанскую форму сопротивления. Более того, ее даже поддерживали. Конечно же с целью контроля, до времени, чтобы пресечь, когда сочтут необходимым.

    Вслед за обретением контроля над ходом военных действий произошло изгнание неприятеля из страны, а затем и въезд на его плечах в обе вражеские столицы : в Париж и в Берлин. Следствием занятия вражеских столиц было установление по воле победителей в европейских странах реакционных режимов и приобретение Россией статуса «жандарм Европы». Статус этот был закреплен за нею путем формирования соответствующих жандармских коалиций. Первая именовалась «Священный Союз», вторая - «Варшавский Договор». Следствием победы было еще и то, что спасителем и победителем в войне были провозглашены «отцы» нашего народа -- соответственно Александр Первый и Иосиф Сталин. На этом официальная часть этих двух почти дословно повторившихся эпизодов нашей истории о нашествии антихристов и о чудесном избавлении от них заканчивается.

    Но есть еще и другая, неофициальная, скрытая, подводная часть этих удивительных эпизодов. Как сказал поэт : «Но мы-то знаем, какая власть была и взаправду власть»...

    Ведь мы-то с вами знаем, как это было на самом деле. И когда экскурсоводы с пиететом указывают нам на Александровскую колонну на Дворцовой площади и рассказывают об этом чудном памятнике, так хитроумно и мастерски воздвигнутом О.Монфераном, в честь победы Александра над Наполеоном, мы-то помним, мы-то с вами знаем, что Пушкин демонстративно не явился на открытие памятника именно из-за лживой формулировки о победе Александра над Наполеоном. Мы-то понимаем, почему он написал: «Вознесся выше я главою непокорной Александрийского столпа».

    Мы-то понимаем, что он не считал победительницей власть. Он считал, что власть украла у народа его победу и его награду за эту победу. И единственные, кто возмутился этим воровством, были поэт и горстка декабристов. Ведь ждали награды -- наградой были реформы. Их ждали, и они были бы очень ко времени тогда.

    Нам до сих пор повторяют, что Сталин выиграл войну и что многое за эту победу ему можно простить. И, что самое удивительное, чаще и убежденней всех это повторяют те, кто сам воевал. Только раз в году, 9 мая, они вдруг решаются и свои заслуги не скрыть от потомства. А затем снова и снова -- Сталин выиграл, Сталин победил. И снова единственные, кто возмутился этим воровством, были поэт, вернее уже два поэта, когда И. Бродский написал «На смерть Жукова», а Высоцкий свои «военные» песни, а также и горстка инакомыслящих людей.

    Сталин, как и царь Александр, украл победу у народа и не оправдал ожиданий многих и многих людей, поднимавшихся на героические подвиги в этой войне. Они ждали награды. Награда в русском понимании есть благодарность и доверие. Ждали реформы, ослабления режима, конца репрессий. Власть прекрасно понимала, чего именно ждут от нее -- и обманула. Пора понять, наконец, что войну 1812 года выиграл народ и полководец Кутузов! Что войну 1941-45 годов выиграл народ и маршал Жуков! Если хотите, добавьте к ним еще плеяду прекрасных имен: Багратион, Раевский, Платов, Рокоссовский, Говоров.... всех поименно. Но причем здесь Сталин и Александр? Эти двое только мешали.

    Мы-то видим, что и как повторяется в нашей истории, а нам твердят : история не повторяется... Тот, кто это твердит, не ощущает духа своей истории, а, может быть, забыл ее, а вспомнить полезно! Давайте вспомним подводную, неофициальную часть истории. Как оно происходило -- по жизни, а не по сухим отчетам заидеологизированных историков, пишущих под зорким оком бессмертной сталинской самоцензуры.

    В 1814 году, как и 1945, десятки и сотни тысяч простых русских людей оказались за границей своего родного царства, в Европе. Сотни тысяч увидели иную жизнь. Они увидели обширные пространства, на которых «живут, а не воют».

    Ведь не с 1917 года мы оказались за «железным занавесом». Этот занавес висел между нами и миром давно, со времен татаро-монгольского покорения Руси. Только сначала он был посконным, сермяжным, а ожелезнел в двадцатые годы двадцатого века. Лишь после реформ Александра Второго это занавес убрали да периодически некоторые Романовы приподнимали его -- были некоторые послабления при Петре Ш и Екатерине П, разрешавшие дворянству путешествовать по чужим краям. Правды ради надо сказать, что эти разрешения не волновали великую массу среднего и мелкого дворянства и купечества. Им это все равно было недоступно. Ни средств на поездку, ни связей при Дворе для получения специального соизволения государя на эту поездку не имелось. А тут вдруг такая масса дворян, купцов и крестьян, мелких и средних, самых простых, за казенные харчи и на казенной тягловой силе въехала в мир. Такое было впервые. Они все разом оказались среди разоренного войной, но такого налаженного веками, и это было видно сквозь разорение европейского быта.

    И как в свое время Петр I был поражен чистотою и порядком на улицах и отсутствием там валяющихся в грязи и пыли свиней, четким планом вымощенных городов, полицией, оберегающей порядок и спокойствие граждан, отсутствием рогаток и цепей, перегораживающих улицы по ночам от разбойных нападений, и отсутствием глухих заборов вдоль домов, так и вся масса русского воинства была поражена частными фермами и чистыми коровниками, веселыми палисадниками вокруг опрятных домиков, отсутствием обычая ломать шапку перед господами и кланяться им низко в ноги на виду всей улицы и многим, многим другим.

    И наивный наш обыватель, героически завершив войну и вернувшись домой, благодушно стал ожидать благодарности царской. Обывательская логика железна и наивна: царь = отец народа, отец не может желать зла детям = подданным, особенно таким хорошим детям, выгнавшим антихриста и победившим его в его же логове. Кроме того, папаша видел, как приятно, чисто и весело живут за пределами нашего обширного царства. Раз дети видели, то папаша уж точно все приметил. Вывод: пусть и у нас так устроят, раз мы себя так хорошо ведем. Решили ждать конституцию. Ждали до 1816 года тем терпеливей, что она была обещана, и даже и Сперанский колдовал над ней еще до нашествия Наполеона. Тем терпеливей, что уже и Польше даровали конституцию, уже и остзейское крестьянство вывели из крепостного состояния. А дальше?

    Дальше, как грибы после дождя, стали возникать тайные общества -- поняли, что ждать не следует -- власть украла главную награду, главный орден у победителей -- свободу. Украла у всех сословий. Украла, утаила заработанное: право быть свободными людьми в освобожденном ими отечестве.

    Тоже повторилось и в 1945 году. Масса энтузиастов, строивший «новый» мир, оказалась по ту сторону железного занавеса и увидела вдруг, увидела неожиданно для себя, что оказывается есть на свете просто жизнь. Никакая не «новая», а просто жизнь. Они увидели, что пока они возились с остервенением на своей строй площадке, недоедая, недосыпая, в нищете и страхе, в крови и предательстве ради загадочной и неизвестной им «новой» жизни, эти несчастные и эксплуатируемые жители капиталистического ада просто жили. Не выживали и приспосабливались, а просто жили. Оказывается там, где «человек человеку волк», люди умудрялись жить достойно, у всех на виду, иметь свой (а не партийный) взгляд на жизнь и на мир, иметь свои убеждения и не бояться высказывать и отстаивать их. А там, где провозгласили «все для человека, все для блага человека», человека лишили всего, оставив право на биологическое выживание советского вида, и это считалось благом.

    Но наивный наш, хотя и героический, обыватель, вернувшись в разоренный дом с победою, наступил на те же грабли, и вновь доверчиво стал ожидать благодарности от вождя, отца родного. Правды ради надо заметить, что ждали не конституции, как в 1814 году. Конституция уже была, сталинская. Но жизни, хоть какой простенькой (а такой, как там, за границей, и не помышляли пока), так и не завелось почему-то. Но решили подождать. Ждали ослабления нищеты и необоснованного зверства репрессий по отношению к народу, овеянному славой победы, омытому кровью страданий. Но ждали напрасно. Зверство крепчало. Тогда словно из воздуха, стало выкристализовываться новое явление. И как только сбили замки с колючей проволоки, оно хлынуло из каждой лагерной заводи по всему заколюченному пространству СССР. Это было инакомыслие, диссиденство. Все поняли, что власть украла победу и награду. Она живых приравняли к мертвым и всех списала со счетов.

    Не только у своих -- у половины Европы власть украла, утаила добытое кровью и слезами право на жизнь, даже и не на свободу, как в прошлой Отечественной войне 1812 года. В этом, пожалуй, единственное различие этих двух параллелей.

    Странная складывалась ситуация -- все долго, веками ждали реформ, а когда, несмотря на сопротивление властей, перемены в стране начались, наступал вдруг страх, ностальгия по старой прежней жизни. И если страну деспотически и насильственно не модернизировали, то она непременно скатывалась в гражданскую смуту и анархию. Это повторялось из раза в раз, от столетия к столетию, от царствания к царствованию всей нашей постмонгольской истории, пока в России правили три династии -- всем известные Рюриковичи и Романовы, и династия заидеологизированных партократов -- советских генсеков. И все три пали по одной причине -- из-за отсутствия гибкой политической системы, способной эволюционировать.

    Параллель вторая: Иван Грозный -- Иосиф Сталин.

    Сейчас, с высоты нашего времени, нам видно, что реформация России назрела еще при Иване III. Но уже тогда она не была начата [См. также]. Нельзя же в самом деле женитьбу на царевне Софье считать за реформу, даже и учитывая, что ее приданым был герб Византии, двуглавый орел. Лишь при внуке Ивана Ш страна встала на путь реформ , но вектор действий был выбран неверно.

    После избавления от внешней подчиненности татаро-монголам необходимость требовала освобождения и от внутренней зависимости трехсотлетнего раболепства: необходимо было возрождать доазиатскую, свою, национальную форму политического устройства страны, созданную самим народом -- с не единым центром деспотической власти, а с множественными центрами, княжеским и вечевым, выделяя постепенно судебную власть из княжеской. Таким образом, постепенно обретая забытый, но родной и понятный политический язык, Россия двигалась бы в сторону Европы.

    Но Иван Грозный избрал другой путь, заложив основу с каждым царствованием возрастающего несоответствия между европейской ментальностью народа и политической организацией его жизнедеятельности. Это несоответствие сказывается и до наших дней с постоянной периодичностью -- вспышками догоняющих реформ, смутами, революциями, а народный характер все более деградирует в сторону пассивного юродства.

    Именно всю полноту власти не желал выпускать из рук Иван Грозный. Тем не менее страну необходимо было вытягивать в открытый мир из того медвежьего угла истории, в котором она погрязла. И последний по силе, яркости и масштабности характера Рюрикович начал действовать, желая одним выстрелом убить двух зайцев: по сути он желал остаться азиатским деспотом, по факту он хотел развернуть страну лицом к Европе.

    У страны был, выражаясь современным языком, стратегический плацдарм -- Новгород, хранивший ярославовы грамоты и живые экономические связи с Западом. Любой государь без сомнения лишил бы вольный город его самостоятельности и ликвидировал бы республиканский образ правления. Но любой государь, обладающий здравым смыслом, учел бы наличие в стране фактора новгородской традиции -- и политической, и культурной. Учел бы и постарался использовать все плюсы давних связей с ганзейскими, венецианскими и прочими европейскими партнерами, вросшими в землю Новгорода многочисленными колониями первых капиталистических городов Европы. Но, увы, Иван Грозный не обладал здравым смыслом. Он обладал маниакальной преданностью гигантской идее о великом возвышении православной Москвы в качестве Третьего Рима. Цезарю -- царю, маньяку деспотии не нужны сотрудники, союзники и традиционный партнеры. Ему нужны молчаливые и послушные рабы. Поэтому царь Иван залил реку Волхов и город Новгород, стоявший над рекой много веков, кровью свободных граждан. Он опустошил город, обезлюдел его.

    Тем самым царь московский загнал в кости, в подсознание народа его европейское самоощущение, которое с тех пор выражалось однобоко и уродливо, порождая справедливое мнение о «загадочности» русской души и невозможности понять Россию умом, так как юродство действительно трудно понять.

    Вместо того, чтобы опереться на дворянство, как на перспективную, свежую социальную силу, и наделить его хоть какой-то, хоть мизерной, но самостоятельной ролью и этим хотя бы символически сохранить традиции Новгорода и тем самым пустить реформы вглубь, Иван Грозный охолопил дворянство и изначально выхолостил его, сделав служилым придатком к трону, привязал к себе кровью и грабежом, обезволил круговой порукой и, модернизировав только военную систему, отнюдь не политическую, укрепил свое деспотическое единовластие [См. также]. Но, как оказалось, ненадолго. Реформы, разлитые вширь, оказались кровавой лужей, а сословия, недопущенные ни к политической, ни к экономической деятельности, уродливо преобразовались в рабских и лукавых чиновников при троне. Так что бичом чиновничества мы обязаны не Петру Великому.

    Нет ничего страшней родного российского чиновника, ибо он -- порождение иоанновских реформ. Петровские чиновники все-таки смягчили иоанновских, приказных и опричных. Петровские были на несколько порядков цивилизованней, ибо были послушны циркуляру и, следовательно, начальству -- священному автору циркуляра и потенциальной управе на чиновничий произвол, нарушающий букву циркуляра, не говоря уже о духе оного, буде таковой имелся. Иоанновские служаки были неподвластны ничему и никому, кроме своей воли. Не было над ними ни циркуляра, ни суда. Против их воли реально была только одна сила и управа: воля царская. Но, как гласит народная мудрость, «царь далеко, а бог высоко»...

    Так и получилось, что, не угадав направление реформ, царь Иван Грозный развернул страну лицом не к Западу, а совсем в противоположную сторону. Тем, что заложил основы бесконтрольного господства чиновничества, этаких царских баскаков, тем, что увеличил территорию страны на Восток стараниями (добро)вольного служилого казачества под водительством лихого Ермака Тимофеевича и, главное, тем, что загнал в кости европейскую самоидентификацию народа.

    В связи с иоанновскими реформами бросаются в глаза откровенные совпадения базовых моментов той эпохи с основными базовыми установками другой эпохи, такой еще недавней, эпохи одного из самых страшных деспотов азиатского толка -- Иосифа Сталина.

    Как Иван Грозный не пожелал учесть наличие в стране новгородского фактора, так и Иосиф Сталин вслед за Лениным не пожелал считаться с реальным фактором жизни -- результатами романовских реформ. То есть: а) раскрепощенное крестьянство, наделенное землей, ведь до революционной разрухи в стране было сильное аграрное хозяйство, экспортирующее зерно не хуже современных экспортеров Северной Америки и Канады, в которых производством зерна занимаются фермеры, многие из которых являются потомками тех самых русских и украинских раскрепощенных крестьян, бежавших от революции, Гражданской войны и сталинской коллективизации за океан; б) слабый, но бурно развивающийся промышленно-торговый сектор; в) слабый, но реально функционирующий и участвующий в политической жизни страны многопартийный парламент; г) развивающаяся судебная система с судом присяжных; д) формирующиеся органы местного самоуправления, известные всем как земская система; е) и, наконец, великая русская культура - вот не больше и не меньше и есть плоды реформ некоторых царей из династии Романовых.

    Но вместо того, чтобы опереться на наиболее инициативные силы, выдвинувшиеся из народных глубин и в ходе обеих революций, и в ходе Гражданской войны, если уж она случилась, и в процессе НЭПа и дать им возможность участвовать в политической и экономической жизни страны, вместо всего этого выявленные историей свежие силы, как некогда при царе Иване IV, обращали в холопствующих опричников, проводя через иезуетский механизм партийной дисциплины и партнадзора, а непокорных уничтожали физически.

    Как Иван Грозный, так и Иосиф Сталин в принципе не собирался реформировать политическую систему страны. Являясь азиатами по мышлению и деспотами по чувству, они не имели не только намерений, но даже и тени импульса к реформам в этой области. Жизнь страны и людей, ее населяющих, их благосостояние, их политические интересы, гражданские потребности и социальные нужды, то есть все то, что по определению должно было быть целью правителей, должны было бы их интересовать кровно, на самом деле нимало не интересовало ни Сталина, ни Грозного. Страна со всеми ее интересами не являлась их целью. Огромная страна интересовала их только как средство. Средство достижения владычества.

    Причина этого явления крылась в том, что оба владетеля считали свои особы носителями истины в последней инстанции, и в период правления как одного, так и другого, вырабатывалась и внедрялась «новая» идеология, и в обоих случаях это была деспотическая идеология вселенского масштаба.

    Идеология Ивана Грозного, известная своей формулой «Москва -- Третий Рим, а четвертому не бывать», была идеологией зарождающегося превосходства православия над мятущейся в лихорадке мировоззренческого кризиса Рефомации неправославной, «еретической» = католической Европой. В основу «новой» идеологии была положена жертва -- сила свободного народного религиозного чувства. Это свободное, и поэтому эффективное, чувство зародилось намного раньше того, как ионнавские идеологи решили заварить на нем идеологический столп власти. Оно было свободно и этим эффективно тогда, когда православие воспринималось не как одна из двух соперничающих конфессий христианства, а только как именно христианство, противостоящее язычеству, в пору трехсотлетнего сопротивления татаро-монголам. Именно христианство как свободное религиозное чувство было основой национальной идеей Руси -- стремление к свободе, к возврату к свободной, доазиатской жизни. Пушкин ведь именно об этом говорил, когда утверждал, что православие и русский язык спасли русский народ именно как европейский в его противоборстве с татаро-монгольской азиатчиной.

    Каким коварным и иезуитским сознанием надо было обладать, чтобы христианскую основу свободы и независимости, живую и развивающуюся, готовую к реформации вслед за другой, европейской христианской конфессией, чтобы ее связать, мумифицировать и замуровать в фундамент удушающей идеологии деспотизма. Идеология Российской империи зарождалась тогда, вместе с империей. Удушение православия пришлось на период подчинения Астрахани и Казани, покорения Сибири -- на момент колоссальных территориальных приобретений Ивана Грозного. Царство его росло и расширялось. Оно распростерлось от южных степей до Ледовитого океана. От границ с Литвой, которые он готовился преодолеть и уничтожить, до бескрайнего Зауралья, где по преданиям -- край, конец Земли, где живут люди с песьими головами.

    Идеология Третьего Рима, заложенная Грозным, -- это идеология несвободы, идеология уничтожения Новгорода и задушенного православия. То есть: эта идеология загнала в подсознание народа потребность гражданской свободы и потребность свободного религиозного чувства. Эти два фактора, загнанные в подкорку, стали минами замедленного действия, на которых подорвались реформы Петра I и Екатерины II, и Александра II, и столыпинские реформы.

    Но если зарезанный новгородский фактор как-то поддавался частичной реставрации через упорные ростки парламентаризма, то фактор затравленных заволжских старцев, загнанных до безумного сектанства раскольников не поддается восстановлению. Хотя пытался Владимир Соловьев, пытался патриарх Тихон. В случае их удачи сломан был бы лед самозацикленности русского сознания, открылся бы выход в мир -- к терпимости и сосуществованию с другими точками зрения. А это дало бы возможность сознанию освободиться от того, что оно владеет идеологической истиной в последней инстанции, то есть сознание стало бы свободным и пересмотрело все свои опорные точки -- такие понятия, как свобода, труд, собственность, право, государство, человек, семья, и так далее.

    Из загнанной в подсознание нравственно-религиозной свободы сформировалось много негативного -- не только загадка юродства русской души, не только фантастические секты бегунов, хлыстов, скопцов и проч., родились еще и народники, интеллигенты, попытавшиеся взять на себя функции церкви, а также изуверский продолжатель народнического, идеологического мессианства, Иосиф Сталин.

    Идеология сталинской эпохи есть «новая» идеология превосходства. На сей раз это была идеология превосходства одного сословия над всеми другими. Но как и во времена Реформации в Европе, «новая» идеология «трудящихся» была призвана победно преодолеть мировоззренческий кризис конца XIX -- начала XX веков, в котором погряз беспомощно мятущийся мир на пороге страшных потрясений.

    В основу «новой» идеологии также была положена жертва: сила свободного, живого чувства справедливости, сочувствия ближнему. Это живое чувство гуманности задолго до мумифицирования его в качестве «новой» идеологии лежало в основе национальной идеи -- поиске правды, в правдоискательстве. В русском понимании в этом слове сосредоточена жажда гражданских свобод, подавленной единовластием и чиновничьей вседозволенностью. В русском понимании слову «правда» есть только один синоним -- справедливость. Это живое чувство правды, как свободы и достоинства свободного человека, родилось из глубин подсознания, в которые некогда канула живая религиозная вера, удушенная политикой Ивана Грозного, и живая свободная жизнь новгородских граждан.

    Здесь дело не в особой религиозности, богоносности русского народа. Нет особенно религиозных народов. Здесь дело в том, что нельзя было душить, задраивать клапан веры, очень существенный в устройстве сложной, социальной и государственной жизни страны. Там, где этот клапан сохранился открытым, там и общество мобильней, живей и осознанней. Любая диктатура в таких более мобильных обществах обречена, она недолгосрочна и перманентно не возрождается. Так обстояло дело в Италии, пережившей Муссолини, в Польше, нашедшей силы обрести независимость от Русской империи, и даже в Чили, совсем еще недавно. Закрученный наглухо клапан веры в России породил нечто особенное -- орденскую, сектанскую народническую интеллигенцию, которая сама того не сознавая, не веруя ни в бога ни в черта, а только в человеческий фактор, попыталась заместить очиновненное священничество. Правда стала верой, и эту веру, живую, искреннюю, но заблуждающуюся, Сталин мумифицировал и замуровал в основание фундамента новой «фашизированной» системы.

    Пространство для идеологии сталинской несвободы также разрослось. И до пространств необъятных, гораздо далее мечтаний его предшественника о Сибири. Одновременно с разрастанием империи от Варшавы до Пекина, внедрялась вселенского масштаба мессианская идея о превосходстве одного мифического сословия над всеми другими. Сталин задумал непросто, как его бесхитростный пращур, развернуть страну к Западу, оставаясь при этом деспотом. Он задумал подойти к Западу с тыла, с Востока, обойдя шар земной. Он двинул страну в Азию, в Китай, двинул вспять, простодушно не понимая, какая разница -- с какой стороны подойти к Западу и его достижениям в научно техническом прогрессе, лишь бы подойти. Его задача была уже более агрессивна и открыта, чем туманные прозрения Грозного. Он готовился один занять все земное пространство для своей «новой» идеи превосходства -- и Запад, и Восток. И первой жертвой этого маниакального стремления стала живая народная вера в добро и правду, а также и те, кто озвучивал эту веру... некоторые священнослужители и вся интеллигенция -- плод романовских реформ.

    Национальная идея свободы, гражданской и религиозной, дважды уродовалась и дважды была брошена под ноги «реформируемой» военизированно-деспотической системе ради мессианской ереси владык.

    Есть в этой параллели небольшая несостыковочка. Неадекватность реформ Ивана Грозного закончилась крахом государства. Вскоре после смерти «реформатора» страна быстро деградировала. Холопское дворянство не стало опорой трона. Разбойная опричнина не спасла Федора Иоанновича. Династия рухнула. Неуправляемая страна понеслась по волнам анархии и погрузилась во мглу гражданской смуты и интервенции.

    Всего этого не произошло после смерти «реформатора» Сталина. Неадекватность сталинских потуг не закончилась крахом со смертью властителя. Но так ли это? Дай Бог, если так. Дай Бог, чтобы Б. Ельцин не был параллелью Б. Годунову, государю с добрыми намерениями. Ими, добрыми намерениями, как известно, вымощена дорога в сторону, противоположную от желаемой.

    На первый взгляд скорее династия Романовых прошла тот же путь, что и династия Рюриковичей, чем династия советских партократов. Периодически с упорством приступая к реформам, Романовы так и не сумели переориентировать внутренне устройство государства. Власть продолжала оставаться азиатской и единовластной, время от времени переживая лихорадку обновления военной и полицейской систем, дабы не отстать от остального мира. И эта династия исчезла из истории, не поняв -- что и как именно надо реформировать. И снова страна окунулась в волны анархии, погрузилась во мглу гражданской смуты и интервенции.

    Но параллель между Рюриковичами и Романовыми правомерна скорей всего лишь на первый взгляд. Власть Романовых по природе своей отличалась от выродившейся с 13 века власти Рюриковичей, т.к. Романовы завоевали право на царство в жестокой выборной конкуренции и начали за здравие, с Земского Собора. Земский Собор среди раздоров всех партий и сословий собрала церковь, и это был , пожалуй, ее последний подвиг. Поэтому мнение о том, что реформы Ивана Грозного оправданы, так как другая, но единовластная и деспотическая династия сумела собрать страну, кажется не совсем верным. Страну собрала церковь, отец слабоватого на ум Михаила Романова, был, как известно, одним из церковных иерархов.

    Здравый смысл и адекватность сопутствовали многим представителям династии Романовых. Но усилия некоторых царей-реформаторов разбились об их собственные иллюзии, порожденные временем и эпохой. Это были искренние в своем просвещенческом порыве люди, больные всеми заблуждениями дидактического просвещения. Поэтому им, и особенно Петру I, принадлежит «честь» окончательного удушения русской церкви, начатого Иваном IV. Интересно история развернула этот процесс: один деспот начал душить, желая возвеличить православную конфессию над католической и «утереть нос» Европе, другой придушил окончательно, подражая европейскому просвещению, желая жить не хуже европейцев.

    История романовских неудач в реформировании России по духу своему соотносима скорей с историей постсоветских реформаторских усилий. И это уже другая, третья, параллель. Основной ее вопрос -- вопрос причины неудач реформ в России. И он столь же грандиозен, сколь и болезнен. Да и перспектива грядущих событий еще только вырисовывается, ведь история не окончена, и куда ее занесет -- в очередную репризу по кривой дороге недоумия, или вывезет, наконец, на «дорогу прямоезжую» по точному выражению наших предков, помнивших о многом таком, о чем мы и представления не имеем... Бог ее знает, эту историю, и нас вместе с нею, всех оптом.

К. Марусин